Змеиное гнездо. Тень заговора - Злата Иволга

Мужчина в маске изо всех сил пнул противника тяжелыми сапогами и попытался отползти, одновременно что-то нашаривая внутри голенища. Сержант успел заметить блеск лезвия и то, как внезапно обмякло тело нападавшего.

– Тысяча и еще три тысячи злобных духов! Стоять, ни с места!

Сержант Мартин кубарем скатился с ограды и оказался лицом к лицу с убийцей, во время боя потерявшим маску. Он заглянул в бледное лицо, обрамленное растрепанными рыжими волосами, и с изумлением узнал этого человека. Растерявшись, Мартин лихорадочно пытался сообразить, что ему делать теперь. Мужчина быстро нагнулся и, вытащив нож из тела противника, посмотрел на сержанта.

– Прошу прощения за беспорядок в саду. Мне пришлось убить его.

– Я обязан арестовать вас, монсеньор!

– Верю. Но это невозможно. – Он заметил движение сержанта и приготовился к атаке, – Если желаете, я убью и вас. Хотя предпочел бы обойтись без этого.

– Вы… злобные духи вас раздери! – сорвался сержант Мартин, разрываемый противоречивыми чувствами. – Вы убили человека, монсеньор, – уже спокойнее закончил он.

– Не большое удовольствие, – нахмурился тот. – Но у меня действительно не было выхода.

– Но почему?

– Он узнал меня. Как и вы.

– Но как же… – сержант путался в словах. – Уж не хотите ли вы сказать…

– Нет. Вы честный и преданный гвардеец. Ваша совесть подскажет вам, как поступить в дальнейшем. Я обещаю вам, что больше не доставлю хлопот. До свидания. Живите сами и давайте жить другим.

Сержант Мартин, сам себя не понимая, смотрел, как мужчина поднял маску, спрятал нож, повернулся к нему спиной и исчез в глубине сада.

Гвардеец вздохнул и обратил свое внимание на труп, которым, как ни крути, ему теперь предстояло заняться. Он осмотрел рану в груди, кровь из которой запачкала нарядный костюм, и небольшие ножны, в которых должен был быть кинжал. Сержант пошарил в траве вокруг и вскоре нашел его, изящную дорогую игрушку, украшенную резным перламутром. Сержант прищурился, рассматривая рисунок.

Спустя несколько минут гвардейцы убрали труп, а сержант Мартин все еще стоял в саду, упорно глядя в том направлении, в котором исчез человек в маске.

– Что будем писать в отчете? Мы же не можем установить личность, – буркнул подошедший к нему гвардеец.

– Так и напишем: личность не установлена.

– Судейские опять будут ругаться.

– А ну их. Пусть ругаются. Тут нет ничего, чтобы выяснить, кем он был.

– Ну, дело твое. Да, ты новость знаешь? У нас теперь генерал-регент. Королева и генералиссимус покинули столицу.

– Кто?

– Некая княгиня Ингрид Рихтер, племянница генералиссимуса. Слышал о такой?

Сержант Мартин долго еще стоял в саду, задумчиво глядя вдаль. Руки его теребили чужой кинжал.

Нельзя, чтоб страх повелевал уму;

Иначе мы отходим от свершений,

Как зверь, когда мерещится ему.

Данте Алигьери «Божественная комедия»

Пока служанка ковырялась в камине, Ингрид мрачно смотрела в окно, надеясь увидеть проблеск на хмуром сером небе. Она решила для себя, что если в ближайшее время появиться солнце, то и в жизни все начнет налаживаться. Но солнца не было. Нос Змеи выдался на редкость дождливым и мрачным. Приходилось топить камин исключительно для того, чтобы в комнате стало светлее и уютнее. А потом скидывать колет, потому что становилось жарко. Каждый новый день воспринимался как отсрочка перед казнью. Ингрид размышляла, долго ли она еще протянет.

Пока генералиссимус не покинул дворец вместе с кронпринцессой Вильгельминой, Ингрид была полна оптимизма и отгоняла пугающие мысли. Еще она поняла, что скучала по своей семье. Вновь обретенный дядюшка, хоть и повесил на нее кучу обязанностей и необходимость постоянно лгать, был не так уж и плох. Его присутствие напоминало о детстве, вредной старшей сестре, родном замке в Зейлере, игрушечных шпагах и больших добрых собаках. Прошло три недели с его отъезда, и Ингрид загрустила.

Она резко захлопнула ставни и повернулась лицом к комнате. И почти месяц со дня кончины королевы Илеханда, о чем верноподданные королевства до сих пор понятия не имели. Сама почившая королева Фредерика благополучно покоилась в самых глубоких подвалах дворца. Выписанные из одного из мелких городских храмов бальзамировщики постарались на славу. Оставалось надеяться, что дядющка Отто оставил их в живых.

Ингрид все еще не могла до конца поверить, что дядя пошел на этот обман. В Суриде она слышала рассказы из истории местной династии Арыканов, которые тогда вызывали или смех, или брезгливость. Об умершем эмире, тело которого жена сажала с собой обедать и клала в постель, чтобы протянуть время до совершеннолетия своего сына-наследника. Очень уж ей не хотелось, чтобы престол занял пасынок. О другом почившем эмире, дочь которого возила его по стране, пока ее сын собирал и покупал сторонников, чтобы успеть сесть на трон быстрее, чем его соперник. Тело несчастного к похоронам было в таком состоянии, что пришлось устраивать закрытую церемонию. В прогрессивном Илеханде подобное казалось совершенно не возможным. Власть наследовалась четко и без проволочек. Суридская система, когда правитель при отсутствии прямых наследников, сам назначал нового и мог это делать, сколько угодно, меняя свое решение, здесь бы никогда не прижилась. Но попытка дяди Отто поступить по суридскому примеру убеждала Ингрид, что все когда-нибудь бывает в первый раз. Другое дело, что причина временного сокрытия смерти королевы была совсем иная, чем у соседей.

Если бы еще месяц назад Ингрид сказали, что можно провернуть такое дело во дворце, битком набитом придворными и слугами, она бы ни за что не поверила. Конечно, тут надо отдать должное самой покойной королеве. Понимая, что конец может наступить внезапно, ее величество Фредерика позаботилась окружить себя надежными людьми, способными быстро принимать решения в острых ситуациях. И, напротив, удалила под разными предлогами тех, кто любил совать нос туда, куда не следует, и при этом не заботился о благе государства.

После ее внезапной кончины главные хлопоты легли на главу лейб-гвардии королевы, генерала Гюнтера Зольмса. Ингрид всегда слегка побаивалась этого молчаливого, долговязого генерала, самого молодого из всех, с проницательным взглядом. Было в нем нечто такое, что заставляло всех армейских, независимо от званий и заслуг, невольно вытягиваться по стойке смирно и судорожно вспоминать, в порядке ли перевязь и начищены ли сапоги. Как-то раз Ингрид случайно услышала, как ядовитая на язык генерал Фейербах говорила, что Гюнтеру Зольмсу стоило бы стать сборщиком налогов: под его стальным взглядом так и хочется заплатить какие-нибудь подати, лишь бы от него отделаться.