Кольцо странника - Марина Александрова

Вот и у Всеслава теперь заходилось. Измаялся сам, измаял Афанасия бесконечными рассказами от том, какая умная у него жена и милая дочурка, и был уже сам не свой, когда в предрассветной туманной дымке встал перед ним Киев-град во всей красе своей.

После нескольких дней пути земля не держала, уходила из-под усталых ног. Афанасий только посмеивался, глядя, как Всеслав качается из стороны в сторону.

– Во какой богатырь, а и то едва сдюжил! – насмешничал он. – Гляди, явишься к дядьке, он решит, что ты медовухи перебрал от радости перед встречей!

– Дядька-то все там же живет? – спросил Всеслав, пропустив насмешки мимо ушей.

– Там же, где ж еще! Да погоди, я с тобой иду. Уж больно посмотреть охота, как воевода опешит от радости!

Вот и знакомый терем, где прошло детство Всеслава. Забрехал, зазвенел цепью свирепый дворовый пес – другой уже, не Бушуй. И, припомнив имя пса, который уж, верно, издох давно, Всеслав припомнил все, словно и не уезжал никуда, словно возвращается из школы монастырской с липовой дощечкой под мышкой.

На стук вышел заспанный слуга, тоже незнакомый.

– Чего надо, купцы? – спросил, позевывая.

Всеслав открыл было рот, но Афанасий опередил его.

– Вели доложить Тихону-воеводе, – сказал важно, – что прибыли с вестями от его племянника.

Слуга, видать, был уж предупрежден – больше ничего не стал выпытывать, мигом отворил ворота, сам убежал куда-то.

Всеслав с Афанасием подошли к крыльцу, и купец хитро подмигнул.

– Может, не надо так-то удивлять? – осторожно спросил Всеслав. – Надо было так и сказать: мол, племянник приехал.

– Да чтоб такую забаву пропустить! – возмутился Афанасий.

Тут скрипнула дверь, и на крыльцо вышла женщина. Полная, дородная, с круглым сдобным лицом, глаза – как черешни.

– Проходите, проходите, гости дорогие! – заговорила, как запела, ласково. – Хозяин как рад будет! Так уж ждал вас! Сейчас разбудят его, извините.

Провела с поклоном в крестовую палату. И тут почти ничего не изменилось для Всеслава: те же старинные, византийской работы образа по стенам, те же лампады, трепетный свет которых пришел будто из далекого детства, когда Всеслав возносил к небу свои ребяческие молитвы.

– Я распоряжусь в трапезной, а вы садитесь, в ногах правды нет, – привечала их женщина.

Всеславу приглянулось ее лицо – простое, грубоватое даже, но такое спокойное и милое. Сели, стали ждать. Афанасий локтем толкнул Всеслава.

– Видал тетушку-то свою? Хорошая бабенка, добрая.

– Да, по всему видно, – согласился Всеслав, и снова наступило молчание.

Когда послышались шаги в коридоре, у Всеслава больно дрогнуло сердце. Каков-то теперь дядюшка? По шагам слышно было – идет бодро, не шаркает, не спотыкается. Всеслав уже проклял в душе озорную затею Афанасия, испугался – вдруг да не признает его Тихон. Но поздно было уж сожалеть да размышлять – открылась дверь, и на пороге показался Тихон. Гости встали, и Афанасий уж и рот открыл, но молвить ему ничего не удалось – Тихон метнулся к племяннику, обхватил его молча, крепко.

– Приехал, приехал, – забормотал ему в плечо. – Уж и не чаял я тебя повидать, сынок...

Всеслав почувствовал – слезы закипают на глазах, а на плече уж было мокро. Даже Афанасий трубно шмыгал носом, косился в окно. Даже купчину проняло!

Насилу Тихон оторвался от племянника, расцеловав его троекратно.

– Орел стал, орел! – радостно восклицал. – Всегда крепок был, а теперь и вовсе заматерел. – А ты что ж, душа твоя торговая, – молвил, повернувшись к Афанасию. – Думал, не признаю я сразу племянничка? Я еще не выжил из ума-то, слава Богу! Нет, но каков стал богатырь! Только ты мне ответь – где тебя носило столько времени?

– Долго рассказывать, дядюшка, – отвечал Всеслав, улыбаясь. – Вот сядем теперь, да и начну с самого начала про свое житье. Да ты-то тут как?

– Эх, сынок, я наколобродил на старости лет! Да тебе поди этот черт бородатый уже насплетничал?

Всеслав кивнул головой.

– Видал мою Прасковею? Одна она у меня заботница на старости лет. Такая славная, такая хлопотунья...

– Что это ты, хозяин, меня нахваливаешь? – послышался голос на пороге и Тихон мигом обернулся к жене.

– Да ты посмотри, кого Бог прислал! Я-то, старый дурак, ждал весточки, а племянник собрался да сам приехал повидаться.

– Да ну! – ахнула Прасковья и сама подошла обнять Всеслава. – Слава Богу, а то Тихон-то извелся весь. Гость-то какой дорогой! Уж и не знаю, где сажать вас, чем угощать! – и кинулась к дверям, затопотала по переходам, стала кликать слуг...

– Ну, зашебуршилась, – усмехнулся Тихон. – Сейчас, глазом не моргнем – уж за стол позовет! – и снова оборотился к Всеславу: – А ты говори, говори покамест!

Афанасий засобирался было, не желая мешать родственному разговору, но старый воевода остановил его:

– Нет, мил-человек, ты уж останься, сделай такую милость! Это ж твоими стараньями племянник меня навестить приехал, ты мне его в дом привел! Теперь ты у меня первый гость будешь. Так что останься, не обижай меня.

Стол ломился от кушаний, но, как ни потчевала Прасковья, Всеслав с Тихоном больше говорили, чем ели. Она и не сердилась, принялась за купца – тот-то наворачивал за милую душу, аж за ушами трещало – оголодал во время плавания, забыл о домашней стряпне.

– И оженился! – восклицал Тихон. – Вот так постник-молитвенник! Ты ведь, кажется, в монастырь собирался, ай я ошибся?

Всеслав только смеялся, довольный, что удивил дядюшку.

– Собирался, было такое, да быльем поросло...

– Такая уж у него голубушка, – вставил Афанасий с набитым ртом.

– Да что ж ты ее с собой не привез? Али испугался, что старый дядька отобьет?

Прасковья, шутя, погрозила хозяину пальцем, а тот только смеялся.

– Неможно ей теперь ехать, – отвечал Всеслав весело. – С дитем она сидит.

– И ребятенка народил! – радовался Тихон. – Вот и хорошо, воин будет!

Афанасий громко фыркнул.

– Так у него того... девка. Марьюшка.

– Да? – Тихон смутился. – Да и девка хорошо. Народите еще и богатырей, верно?

Всеслав, смеясь, соглашался, любуясь дядюшкиной радостью. В нем самом счастье прыгало, как мячик. Теперь он понял, как ему не хватало кого-то, с кем можно поделиться, рассказать о том, как хорошо живется на белом свете!

– Лада поклон тебе прислала, – сказал он, когда удалось вставить словечко в дядюшкины восклицания. – Да велела разведать, нельзя ли где тут поселиться? Надоело, вишь, ей жить в глухомани, хочет людей посмотреть, себя показать...