Черная заря - Владимир Коротких

Андрей, вскрывая ножом тушенку, постепенно избавляясь от нехорошего осадка после беседы с Рыбиным, спросил:

— Мужики, а он со всеми так или только к нашей роте неравнодушен?

Бочок, разбавляя чистый спирт водой, тем самым увеличивая в два раза объем праздничного напитка, ответил:

— Со всеми. — И, измерив на глаз содержимое теперь уже двух бутылок, он поставил их рядом. — Но с нами особенно. А когда в марте ему один боец очки повредил, так он вообще с тех пор в нас души не чает!

Все засмеялись, вспомнив эту историю.

— Кстати, боец-то из твоего взвода, — добавил Блинов.

Андрей замер от удивления.

— Из моего? А кто?

— Да такой, угрюмого вида, челюсть как бульдозер, фамилию не помню.

— Рябов, что ли?

— О, точно, Рябов!

— А по какому случаю?!

Блинов присел на койку и рассказал:

— В карауле твой боец стоял, рядом с нашей общагой. То ли он ночью приснул маленько, то ли просто на лавочку присел, неизвестно. Ночью замполит вышел по нужде, смотрит, боец на лавочке сидит. Ну, он решил уличить бойца в спячке на посту. Подкрался тихо и хотел у него панаму стащить. Только к ней потянулся, тут боец ему кулаком по очкам и треснул! Что потом было! Замполит наутро развонялся, что, мол, солдат руку на офицера поднял, чуть ли не казнить его надо!

— Ну, чем дело кончилось?! — Андрей удивлялся, почему Шестак ему об этом ничего не рассказал.

— Да ничем. Барсегян спросил Рыбина, чего он к караульному при исполнении службы полез, а не вызвал начальника караула, чтоб тот его вздрючил, если боец спал? Мог бы, в конце концов, просто разбудить солдата.

— Конечно, — сказал Дирижер, нарезая хлеб. — Он не от хорошей жизни носом заклевал, к тому же не на позиции и не во внешнем кольце караула, а тут, где по-хорошему он и не нужен. Наша рота тогда из караула почти месяц не вылезала. Боец говорил, что не спал, а просто так присел. Сам его потом расспроси. После его рассказа Барсегян до слез ржал. Занятный боец.

— Ладно, расспрошу.

— Так, хорош байки травить, картошка стынет! — сказал Блинов. — Васяня, разливай! — он кивнул Бочку, который с готовностью держал в руке бутылку.

Бочок налил в кружки приготовленный напиток.

Блинов поднял кружку:

— За мужиков.

Первую, по заведенной традиции, выпили молча, не чокаясь. Спирт, хотя и разведенный, был крепче водки. Нервозность на лицах присутствующих постепенно сменилась спокойствием. Они с аппетитом закусывали картошкой с тушенкой и селедкой, разламывая ее подсохшие ломтики.

— Васек, не спи, наливай дальше, — снова скомандовал Блинов.

Они продолжали выпивать, сопровождая тосты разнообразными пожеланиями, в основном на тему службы, женщин и здоровья. Когда первая бутылка опустела, они открыли окно и закурили. Молча затягиваясь дымком и стряхивая пепел в пустую банку из-под тушенки, каждый думал о своем.

Затушив окурок о стенку банки, Дирижер прервал молчание, окинув всех взглядом:

— О чем задумались, холостячки? Чего закосорылились? Какие у вас, подростков, могут быть проблемы?

— Ладно, молчи, отец семейства нашелся! — Бочок хлопнул его ладонью меж лопаток. — Ты из нас моложе всех, пострел! Сам-то мечтаешь небось, куда дальше служить поедешь? Карту Родины всю небось наизусть выучил?

— Рано еще задумываться, хотя если честно, то уже примерялся. — Дирижер указал на атлас мира, висящий на стене над кроватью Бочка.

— И куда намерился? Не таись от друзей, посвяти нас в свои умные секреты, — сказал Блинов, разливая по кружкам из второй бутылки.

— Не знаю, мужики. Как заменюсь зимой, поеду к теще в Брянск, заберу жену с дочкой, перевезу их в Краснодар. Там у меня квартира двухкомнатная есть, от деда осталась, и мои старики в двадцати километрах от города живут. А сам буду проситься служить поближе к ним. У дочки хронический бронхит, по гарнизонам ее мытарить врачи не рекомендуют. Говорят, может в астму перейти. Нужен постоянный умеренный мягкий климат. Жена справки собрала, так что буду просить.

— А если откажут? — спросил Андрей.

— Откажут, подам рапорт на увольнение. Не уволят по-хорошему, на службу ходить перестану, все равно уволят. А после разберусь, чем заняться, с голоду не умрем.

— Да не откажут, Диман, даже не думай. Пойдут навстречу, — сказал Блинов, поднимая кружку. — Давайте за Димку и его отличное семейство! Он среди нас один настоящий мужчина, а мы пока действительно подростки с офицерскими погонами. За тебя, Диман! — Блинов чокнулся с остальными и быстро опрокинул содержимое кружки в рот. Кашлянув в кулак, он занюхал селедкой и, выдохнув, продолжил свою мысль: — Вот, Диман как настоящий мужик рассуждает, армию даже ради семьи готов бросить. Меня от этого, если честно, пот прошибает. Я, к примеру, без армии себя не представляю. Че я делать на гражданке буду? Я с детства только в войну и играл. Кто в этот, как его, в теннис настольный, кто в шахматы, а я многоборьем занимался, книжки только про войну читал и кино про войну смотрел.

— Мне в армии тоже нравится, — вставил Бочок. — Если дадут младшего лейтенанта, то я из нее ни ногой! А не дадут, — он на секунду задумался, — то тоже ни ногой! Заменюсь отсюда, семьей обзаведусь, квартиру получу и буду служить! Платят нам нормально. На пенсию выйду, квартирой обеспечат, где захочу.

— Платят, конечно, прилично, — поддержал Блинов. — Но у меня после отпуска в черепе одна проблема осела. Последнее время об этом все больше думаю.

— Что, голова болит, Санек? — шутя спросил Бочок. — Так ты на нее каску напяль, защити от внешнего воздействия.

— Болит, только не от болезни, а от мыслей. — Блинов снова закурил. — Я в отпуск как нормальный рвался, понятное дело. Половину отпуска родню проведывал, а потом к другу в часть, под Москву, съездил. Он с семьей в гарнизоне живет. Погостил у них четыре дня. Все хорошо, только такая вдруг меня тоска разобрала, жуть! Раньше я нормально относился к этому — утром на службу, занятия, наряды, строевая подготовка, вечером — в общагу, утром опять на службу. А теперь посмотрел, посмотрел — так жить, как в тесте плавать. Тоска, ощущения жизни нет, никакой остроты ее восприятия. Вот и думаю с тех пор, как я потом служить буду, когда отсюда заменюсь? Оставалось у меня десять дней, поехал в Москву, взял билет на самолет — и в Сочи. Развеяться решил. Там, само собой, отмотался на всю катушку. Гуляю, а самого в полк тянет, хоть досрочно возвращайся.

Остальные тоже потянулись за сигаретами.

— Слушай, Санек, ты, наверное, в войну в детстве переигрался, не горюй, пройдет! — Дирижер взял бутылку и разлил по кружкам.

— Да я тоже так думал, что пройдет, но чем меньше до замены остается, тем хуже. Ничего поделать с собой не могу. Временами думаю, может, у меня башка с петелек соскочила? Да вроде нет, все соображаю. Досоображался до того, что стал думать, как мне тут на подольше задержаться, хотя бы еще на срок, без замены.