Черная заря - Владимир Коротких

Разгоняя сумерки, вверх полетели первые осветительные мины, возвращая зрению окружающее пространство. Потекло время напряженного ожидания. Бойцы не переставая всматривались в низину, выискивая хоть какое-нибудь заметное движение. Перевалило за полночь, но кишлак так и не подавал признаков оживления. Подошел Шестак.

— Может, не пойдут сегодня? Как думаете, товарищ старший лейтенант?

— Может, и не пойдут. Но вообще должны бы. Территории за ними мало осталось. Дальнейшее сопротивление — гибель. Не расслабляйся. Иди бойцов проверь, чтоб не дремали.

— Я уже всех обошел. Ржут, анекдоты по десятому разу пересказывают. Новых взять неоткуда, вот старые вспоминаем. Может, вы какой новый знаете?

Андрей вспомнил анекдот, услышанный им в поезде:

— Едет, значит, узбек на осле по дороге. На перекрестке его гаишник останавливает и говорит, куда, мол, прешься?! Тут движение грузовому транспорту запрещено! Плати штраф! А узбек отвечает — я на легковом еду, смотри, показывает на осла, морда, как у «Москвича». Гаишник говорит — сейчас проверим. Наклонился, посмотрел ослу под брюхо и сказал — все равно с тебя штраф за то, что ты на «Москвич» кардан «МАЗа» поставил!

Все стоявшие рядом засмеялись и стали по цепочке пересказывать анекдот. Окопы постепенно оживились.

Андрей смотрел на кишлак и ощущал некоторое беспокойство, как предчувствие, оно вызывало повышенное напряжение в сознании и обостряло зрение, уставшее до состояния, граничащего с галлюцинацией. Поэтому он периодически резко закрывал и открывал глаза, потряхивая головой, и подносил к носу пузырек с нашатырем.

На часах было около трех утра, когда по батарее и позициям взвода духи открыли сильный огонь. Пули со свистом дробили камни на бруствере, прошивая темное пространство трассерами, которые, ударяясь и сплющиваясь, отлетали вверх. Падая, они иногда догорали уже на земле или в окопе, источая ярко-красный огонь горящей начинки. Одна из пуль рикошетом от камня скользнула по каске, отчего голова Андрея резко дернулась, как от удара молотком.

Проинструктированные бойцы пережидали обстрел, пригнувшись за бруствер, не открывая огня. Минометчики сразу ударили по огневым точкам. В это время по полю быстро побежали несколько многочисленных групп людей, стрелявших на бегу в сторону их позиций. Бойцы открыли огонь из всего оружия. В свете установленных на бэтээрах прожекторов по отведенной зоне заработали пулеметы. Минометная батарея перевела огонь в низину, покрывая частыми разрывами всю площадь. Ближняя группа бежала по сектору огня взвода, стремясь достигнуть узкого места арыка, где когда-то перескочил их подбитый БТР. Но огонь взвода был настолько плотен, что бегущих и стреляющих внизу становилось все меньше. Андрей видел, как те, кто смог переправиться через арык по всей его протяженности, выбирались из него и бежали в сторону горы, тут же попадая под огонь взвода Дирижера. Оказавшись внутри этого смертельного стреляющего круга, они снова бежали к арыку и прыгали в него, стараясь схорониться за его невысокими насыпными берегами.

Когда огневые точки в кишлаке умолкли и стало ясно, что по низине уже никто не бежит, стрельбу прекратили. В небо по-прежнему летали только осветительные мины.

Андрей посмотрел на часы.

— Сколько прошло? — спросил Шестак.

— С начала бегов — двадцать семь минут. — Андрей снял каску и в мерцающем свете стал рассматривать вмятину от пули.

Шестак, глядя на каску, по-хозяйски сказал:

— В полку заменим.

— Молотком отстучу. Пусть на память след останется.

— Не-е-е, — протянул Шестак. — Плохая примета, говорят, пули притягивать будет. Надо заменить.

— Ну, как скажешь, — Андрей аккуратно положил ее на бруствер. — Тогда просто сохраню. Ведь жизнь как-никак спасла.

Постепенно дым и пыль от разрывов рассеялись. Все замерло. В свете мин угадывались многочисленные тела, лежавшие по всей лощине. В мутной воде арыка, отливавшей золотом от яркого света над его руслом, барахтались духи. По ним больше не стреляли. Постепенно отошедший от стрельбы слух стал улавливать стоны и крики, доносящиеся из лощины. Так же, как и после стычки на перешейке, ни одна из сторон не могла оказать раненым помощи в настоящий момент. К рассвету криков стало меньше.

Утром сопротивление прекратилось. Оставшиеся духи сложили оружие и сдались. Их сводили на окраину, передавали прибывшим представителям афганской армии, которые усаживали их в крытые грузовики и увозили. По лощине прошли афганские солдаты, вытащили из арыка живых духов и унесли раненых. Во второй половине дня последовал приказ на сбор, что означало конец операции.

Бойцы быстро собрались, обрадованные перспективой отправиться в полк, где их ждали просторные палатки с кроватями вместо жестких нар в душных темных блиндажах. Теперь на пару недель для них день и ночь займут свое нормальное суточное положение, позволяющее отоспаться и отдохнуть. По низине проследовали три бэтээра взвода Дирижера. Андрей забрался на броню и отдал приказ двигаться. Следуя указанию Барсегяна, он поставил взвод в общую колонну, направлявшуюся в расположение полка.

Колонна долго стояла, прирастая все новой техникой, подходящей с ближних сторон кишлака. Мимо них проследовали гусеничные боевые машины десанта с сидящими на броне десантниками. Они махали руками бойцам полка, с которыми из одной чашки хлебали горячий свинец.

Колонна медленно двинулась. Личный состав всех подразделений без опаски устроился на броне техники. Кишлак был очищен от духов. Теперь колонна шла не по окраине, а напрямую через весь кишлак, растянувшись на километры бронированной урчащей цепью, перемалывающей колесами и гусеницами упавшие на дорогу куски разбитых стен и трупы животных, оставленных на попечение войне. Дома и другие постройки зияли дырами и проломами. Полуразрушенные взрывами и растерзанные пожарами строения, с пустыми оконными глазницами, напоминали вереницу слепых нищих, молчаливо выстроившихся на паперти. При отсутствии людей, еще не успевших вернуться на свои места, казалось, что дома, сохранявшие доселе тепло жизненного быта, теперь были временно назначены здесь главными живыми существами. Они немо смотрели узкими окнами вслед уходящей колонне, перекошенные и выгоревшие изнутри, в ожидании возвращения жизни в порушенные войной стены.

Приехав в полк, бойцы занесли в палатки свой нехитрый скарб, умещавшийся в вещмешках за плечами. Сбросив их на засыпанный щебнем пол, они поснимали покрытые слоем пыли одеяла с двухъярусных кроватей и хорошенько протрясли их на улице. За палатками стояли четыре машины. Вместо кузовов на них были емкости с открывающимися сбоку круглыми большими люками. В эти емкости бойцы и офицеры забрасывали свое обмундирование. Затем люки плотно закрывали и при помощи горячего пара производили дезинфекцию одежды и процесс уничтожения различной живности, квартирующей в ней после длительной окопной жизни. Личный состав отмывался, брился, начищался, стремясь принять почти цивильный лоск. Бойцы, длительное время обитавшие на позициях, гуляли в чистом обмундировании по территории полка, как по проспекту, не озираясь по сторонам и не прощупывая взглядом неровности местности. Они отдыхали, заходя погостить в соседние подразделения. Горчак с гармошкой пользовался особым спросом, как один Дед Мороз на всю большую деревню. Офицеры тоже занимались личными делами. О состоянии войны напоминала лишь бронетехника боевого охранения по периметру полка и двенадцать бэтээров дежурной роты, стоявших у шлагбаума и готовых к выезду по тревоге.