Черная заря - Владимир Коротких

Шестак, взяв ботинки и потирая ладони, сказал Горчаку:

— Ну, Микола, подставляй горб!

Горчак повернулся к нему спиной и наклонился. Шестак, запрыгнув ему на спину, объяснил ситуацию:

— Мы поспорили, если вы нас сразу простите, то Микола меня до палатки покатает. Поехали, Савраска! Давай рысцой!

Горчак, с седоком на спине, повернулся к Андрею и спросил:

— Товарищ старший лейтенант, а когда же день этой самой коммуны?

— Хрен его знает! — ответил Андрей и пошел дальше.

Шестак, обогнав его, с воплями и свистом, размахивая ботинками и сапогами, поскакал на Горчаке к палаткам, но потом спрыгнул на землю и побежал в сторону дороги, восклицая на бегу:

— Гляньте-ка, кто идет! Орешин вернулся! Серега!

Андрей увидел вдалеке бойца, идущего в их сторону. Кисти его рук были перебинтованы. Он вслед за Шестаком и Горчаком тоже побежал ему навстречу.

Орешин приложил перебинтованную ладонь к виску:

— Товарищ старший лейтенант, рядовой Орешин прибыл…

Они не дали ему договорить, по очереди обнимая его, осторожно поднявшего кверху перебинтованные руки.

Аккуратно сняв вещмешок, он передал его Шестаку и сказал:

— Подлечился. Больше в госпитале лежать не захотел, надоело. С попутной колонной добрался. Мне там, — он указал на вещмешок, — врачи мазей и лекарств наложили. Тут долечусь, при санчасти. А нового бэтээра во взвод еще не пригнали?

— Нет, Сережа, пока не пригнали, но пригонят. Куда денутся! — ответил Андрей. — Тебе еще долечиться надо, нарулишься еще! — Андрей радостно обнял его за плечи.

— А про остальных из госпиталя ничего не слышно?

— Пока ничего, ждем письма. Пошли к нашим! — сказал Шестак.

Палатка вмиг заполнилась ликованием бойцов, тискавших Орешина в объятиях. Андрей отозвал Шестака и строго сказал:

— Я думаю, что Орешин, кроме лекарств и мазей, еще кое-что из госпиталя привез. Вертолетчики наверняка снабдили его в дорогу, — он щелкнул пальцем по кадыку. — Смотри, только перед отбоем и чтоб все тихо было, понял?

Шестак понимающе кивнул.

Андрей ушел, оставив бойцов.

Начальник склада оказался прав. К обеду ветер резко усилился, словно стремясь вымести всю пыль с территории полка. Генеральная уборка, устроенная природой, продолжалась около двух часов. Затем ветер внезапно стих, и пыль постепенно осела на землю. Над пустыней же качался огромный песчаный парус, полностью закрывающий горизонт. Зрелище было непривычным и странным — всего в километре от них бушевала песчаная буря, а в полку стояли тишина и безветрие. Андрей вышел за палатки и с интересом наблюдал эту картину, ожидая разворота событий. Через непродолжительное время парус из пустыни своим верхним краем потянулся по небу к расположению полка и быстро закрыл солнце. В лицо Андрею пахнуло жаром и ударило сильным порывом ветра, который, впрочем, тут же стих, точно затаился, готовясь к атаке. Скоро на смену ему пришел ураганный завывающий поток, с большой силой толкающий Андрея назад, так что больше секунды устоять на месте было невозможно. Андрей из интереса пытался двигаться навстречу ветру, но тело, казалось, налилось чугуном. Согнувшись, он смог все же сделать несколько шагов вперед, но, подняв глаза, увидел, что пустыня стремительно двигалась в его сторону множеством рыжих вихревых потоков, катящихся по земле, как противоминные катки впереди тягача. Ему стало жутковато, и он, отвернувшись, побежал, скорее полетел, слегка отталкиваясь ступнями от земли, так быстро и легко, что едва смог остановиться у двери своей комнаты, не ударившись об нее со всего маха. С неба свалился песок, сильно секущий лицо и руки, а за ним и мучнистая пыль, погрузившая в рыжий полумрак окружающее пространство, скрыв палатки, постройки и технику, затрудняя почти до невозможности дыхание и забивая глаза. Андрей с трудом раскрыл дверь и ввалился в комнату.

Буря длилась больше трех дней, просачиваясь внутрь помещений и палаток густой пылью, вызывающей хрипы в легких, воспаляя глаза и хрустя на зубах во время приема пищи. Личный состав, выходя на улицу, надевал противогазы, делаясь неузнаваемым. Казалось, что жизнь превратилась в маскарад во мраке бесконечного затмения солнца.

Спали поверх одеял, не расправляя постели. Утром на одеялах оставался мокрый от пота след тела с желтым пыльным очертанием его контуров. Уборка была попросту невозможной. Все было покрыто внушительным слоем пыли, которую аккуратно ссыпали на пол с предметов. Каждый шаг по комнате сопровождался пыльными фонтанами, вырывающимися из-под обуви. Главной трудностью в этой ситуации было быстро закрывать дверь, выходя из комнаты на улицу и обратно. Ветер рвал ее из рук, влетая вихрем внутрь, моментально поднимая пыльный хоровод в помещении. Невозможность противостояния стихии заставляла людей попросту спокойно ждать окончания бури.

В конце концов, когда уже начинало чудиться, что другой жизни на планете вовсе не существует, буря стихла. Стихла внезапно. Неожиданно ветер прекратился, оставив без присмотра пыльные небеса. Пыль неподвижно повисла в воздухе и через полдня, постепенно оседая вниз, как таявший туман, выпустила солнце, заигравшее лучами в пыльном облаке. Затем в стороне обнаружились вершины гор, палатки и, казалось, весь мир, с уставшими от противогазных масок лицами.

Сделав генеральную уборку в комнате, наслаждаясь ясностью неба и свободой дыхания, Андрей с Бочком сидели снаружи у открытой двери на лавочке «имени бойца», где Рябов ночью повздорил с замполитом. Все теперь ее так и называли. Бочок читал газету «Известия», привезенную утром с почтой, а Андрей слушал некоторые его комментарии по поводу прочитанного, надвинув на глаза свернутую из газеты пилотку и вытянув ноги в бывших когда-то ботинками сандалиях.

— Товарищ старший лейтенант, разрешите обратиться?

Андрей сдвинул пилотку и увидел Шестака.

— Обращайся.

Шестак протянул ему конверт:

— Артист письмо прислал! Все у них хорошо, почитайте!

Андрей с некоторым внутренним волнением взял конверт и вынул из него тетрадный лист. Он давно ожидал вестей от ребят.

Лист был исписан корявым, но разборчивым почерком. Андрей начал читать вслух:

«Здорово, мужики!

От имени и по поручению двух простреленных пишет вам один контуженный.

Мы все трое лечимся в Ташкенте. Жизнь здесь райская — белые простыни, смуглые медсестры. Как говорится, чего еще надо, чтобы спокойно и по порядку встретить старость. Мы, правда, к этой райской жизни еще не совсем готовы, по причине некоторых неудобств со стороны здоровья.

Костя Рукавицын лежит с подъемным краном на ноге. Кость не задета, мясо заштопали, но пока еще трубки резиновые из-под повязок торчат. Рана рваная, но врачи говорят, раз сухожилия в норме, остальное зарастет.

Ваня Рощупкин окончательно ожил. Лежит все время на животе в позе самолета. Сегодня меня к нему допустили ненадолго. Он говорит, что ему смеяться пока еще больно, а жрать уже нет. Врачи мне сказали, что кризис миновал. Его скоро в Москву переправят. Там ему железные ребра сзади, где дырка, делать будут, а может, даже и титановые. Я лично просил начальника госпиталя, чтоб его на титановые записали. Он мне пообещал, почти поклялся.