Андрей Боголюбский - Алексей Карпов

Споры о посте в среду и пятницу вспыхнут с новой силой в Русской церкви в ближайшие годы — но уже не в Суздале, а в Чернигове и Киеве. Жёсткую позицию в этом вопросе займут новый киевский митрополит грек Константин II, прибывший на Русь летом 1167 года, и черниговский епископ Антоний, тоже грек. В 1168 году Рождество выпадет на среду, и это приведёт к острому кризису в Русской церкви. По словам летописца, митрополит «запретит» игумена Киево-Печерского монастыря Поликарпа, то есть подвергнет его церковному наказанию, епитимий, «про Господьскые праздники, не веля ему ести масла ни молока в среды и в пяткы», даже если на эти дни выпадают Рождество или Крещение. В Киеве, однако, «запрещение» игумена вызовет решительное осуждение; в Чернигове дело дойдёт до изгнания епископа князем Святославом Всеволодовичем. Когда в марте 1169 года Киев будет взят ратью одиннадцати князей во главе с сыном Андрея Боголюбского Мстиславом, это будет воспринято как кара за совершённый грех, и прежде всего «за митрополичю неправду»[73].

Что же касается Леона, то он был возвращён на ростовскую кафедру. Правда, когда именно это случилось, мы точно не знаем. О том, что патриарх решительно поддержал его, свидетельствует не только текст патриаршего послания князю. Ныне обнаружена печать Леона с греческой надписью, в которой он именуется ростовским архиепископом. Этот титул, которого не удостаивались ни предшественники, ни преемники Леона, мог даровать ему только патриарх — в ознаменование его личных заслуг перед Церковью и для укрепления его авторитета в глазах князя. Но одновременно это можно рассматривать и как уступку князю Андрею: статус его епархии был всё же повышен и он получил в своих землях пусть и не митрополита, но архиепископа.

Андрей вынужден был подчиниться решению патриарха. Заметим, однако, что его примирение с Леоном состоялось, по-видимому, уже после того, как он окончательно рассорился со своим прежним ставленником «владыкой Феодором». Послание патриарха и здесь оказало на него решающее влияние, но, кажется, не сразу, а спустя какое-то время.

Точная дата смерти епископа Леона нам также неизвестна. Во всяком случае, он намного переживёт князя Андрея Юрьевича и уйдёт из жизни за несколько лет до 1183 года[74]. Со временем отношение к нему в Ростовской земле изменится. О прежней неприязни здесь позабудут, и имя епископа будет произноситься с подчёркнутым уважением — как имя одного из авторитетнейших ростовских владык. Когда в 1211 году очередной пожар в Ростове уничтожит церковь Святого Иоанна Предтечи на епископском дворе, в ней чудом уцелеют икона святого Феодора Тирона и вощаница с вином, «юже неции мняху, яко бе Леонова епископа, преже бывшаго в Ростове», — и это будет специально отмечено ростовским летописцем.

12 мая 1159 года умер брат Андрея Боголюбского князь Борис Юрьевич[75]. Надо полагать, что Андрей тяжело переживал уход брата, с которым его связывало многое: вместе они участвовали не в одном военном походе, бились плечом к плечу не в одной битве. До самой смерти отца Борис княжил в Турове, сменив там Андрея, который, как мы помним, занимал Туровский престол прежде. После трагических событий мая 1157 года Борису пришлось бежать в Суздальскую землю, и Андрей принял его. По всей вероятности, он уступил брату крепость Кидекшу, близ Суздаля, где Борис и поселился вместе с семьёй. Этот город-замок с белокаменной церковью Святых Бориса и Глеба и монастырём, основанный Юрием Долгоруким на реке Нерли, близ впадения в неё речки Каменки, в чём-то походил на Боголюбов-град, основанный Андреем близ Владимира, а вместе с тем — и на киевский Вышгород. По преданию, на Кидекше находилось «становище» святого Бориса, на котором тот останавливался, будучи ростовским князем, и Борис Юрьевич, несомненно, должен был с особым чувством почитать это место. Его и похоронили в церкви на Кидекше в присутствии Андрея и других братьев. Здесь же, на Кидекше, будут со временем погребены и его супруга Мария (в 1161 году), и дочь Евфросиния (в 1202-м).

Судьба захоронения князя Бориса Юрьевича необычна. Несмотря на разрушение церкви, его гробница уцелела. Более пятисот лет спустя, в 1,675 году, тогдашний суздальский воевода Тимофей Савёлов «дерзнул» заглянуть в неё и сквозь щель в расколотой крышке саркофага сумел разглядеть, что «в той гробнице лежат мощи, кости целы, а на мощах одежды с аршин, белою тафтою покрыто, а поверх лежит неведомо какая одежда шитая золотом… на ней же вышит золотом орёл пластаной одноглавной, а от того… орла пошло надвое шито золотом же и сребром узорами». Как писал воевода в донесении суздальскому архиепископу Стефану: «И то, государь, знатно, что те мощи не просто лежат, от древних великих лет кости нетленны». Нетленность костей была воспринята как знак святости давно почившего князя. К тому же времени относится попытка его канонизации, успехом, правда, не увенчавшаяся[76].

Борис ушёл из жизни третьим из братьев Юрьевичей. Теперь из тех родных братьев Андрея, с кем вместе прошёл он дорогами отцовских войн, в живых оставался лишь Глеб — но он княжил на юге, в Русском Переяславле. Имелись у Андрея ещё два родных (не только по отцу, но и по матери) брата — Ярослав и Святослав. Первого отец по каким-то причинам не привлекал к военным походам и не удостаивал княжений на юге. При жизни Юрия его имя вообще ни разу не упоминалось в летописях. Андрей, в отличие от отца, Ярослава приветил и — по крайней мере однажды — взял с собой на войну — в поход на Волжскую Болгарию в 1164 году. На самостоятельные роли Ярослав, кажется, не претендовал и довольствовался тем, что жил возле брата. Другой же Юрьевич, Святослав, занимал особое положение в княжеской семье — в силу своей полнейшей недееспособности. «Се же князь избраник Божий бе, — писал о нём суздальский летописец, — от рожества и до свершенья мужьства бысть ему болесть зла…» По представлениям людей того времени, жестокая болезнь, поразившая Андреева брата (надо полагать, паралич), свидетельствовала о его избранничестве у Бога и, более того, о святости, отразившейся даже в его имени, которое обыгрывает в этой связи летописец: «…Еяже болезни просяхуть на ся святии апостоли и святии отци у Бога: кто бо постражеть болезнью тою… тело его мучится, а душа его спасается. Тако и тъ: во истину святый Святослав, Божий угодник, избраный в всех князех; не да бо ему Бог княжити на земли, но да ему Царство небесное». Мнение это разделялось всеми, в том числе — и, может быть, прежде всех — Андреем, который должен был оказывать несчастному всяческие знаки внимания. По всей вероятности, Святослав Юрьевич пребывал прикованным к постели в Суздале. По свидетельству позднейшего книжника, он, несмотря на болезнь, был «благоверен, и христолюбив, и человеколюбив… бе бо разумен, и Писаниа божественаго нарочит, и обычаи добронравен, и смирение, и любовь, и милость многа [были в нём]»[77]. Святослав проживёт долгую жизнь и умрёт в начале 1174 года, за полгода до самого Андрея. Похоронен он будет как князь, со всеми полагающимися почестями, в церкви Рождества Богородицы в Суздале, где для него заранее был приготовлен саркофаг из белого камня.[78]