Андрей Боголюбский - Алексей Карпов

Для встречи с императором Леону не понадобилось даже ехать в Константинополь. Как рассказывает летописец, царь тогда «стоял товары», то есть станом, лагерем, «над рекою». Под «рекою» обычно понимают Дунай, хотя речь может идти и о каком-либо из его притоков. В то время император воевал с венграми, а потому ему приходилось бывать на Дунае едва ли не чаще, чем в столице. Так, весной 1163 года василевс «с большей частью ромейского войска остановился лагерем» в Филиппополе (нынешнем Пловдиве, в Болгарии), позднее, летом, перебрался в Наис (Ниш), где тоже «расположился лагерем», а ещё позднее перенёс свою ставку в Белград. Затем его отвлекли дела на востоке, и он изготовился уже к военным действиям в Палестине (о чём нам также ещё предстоит поговорить), но события в Венгрии, где новый король Стефан III изгнал своего брата Белу (ставленника Мануила, который даже выдал за него замуж свою дочь), вновь заставили императора поспешить к Дунаю. В 1164 году, переправившись через Саву, он «стал лагерем» у Титела (при слиянии Тисы и Дуная), а затем раскинул свои палатки у Петровара (некой «Каменной крепости», близ границ Венгрии), откуда и вступил в переговоры с королём Стефаном, — но переговоры эти закончились неудачей. Летописная дата встречи епископа Леона с «царём» «над рекою» (1164 год) полностью соответствует хронологии дунайских походов императора Мануила, а потому историки, как правило, принимают её как более или менее точную.

В лагере императора в то время оказались послы сразу четырёх русских князей: великого князя Киевского Ростислава Мстиславича, суздальского князя Андрея Боголюбского, а также князей черниговского и переяславского. (Последним, напомню, был младший брат Андрея князь Глеб Юрьевич; что же касается черниговского князя, то им до февраля 1164 года был Святослав Ольгович, а затем, после его смерти, — его племянник Святослав Всеволодович.) Имя суздальского посла — редкий случай! — названо в летописи: им был некий Илья. Примечательно, что в перечне послов Илья занимает второе место, сразу после киевского; третьим же следует даже не черниговский, как должно быть, а переяславский. Это свидетельствует о суздальском происхождении всего рассказа: очевидно, о происшествии «над рекою» летописцу стало известно непосредственно со слов Ильи. (В поздней Никоновской летописи имя посла князя Андрея Юрьевича названо полнее: Илья Андреев; здесь же приведено и имя киевского посла — Иван Яковль, но откуда извлёк книжник XVI века эти имена, как всегда, неизвестно.) Не обязательно думать, что все четверо прибыли к царю Мануилу вместе с Леоном и по его же делу. Скорее, их привели сюда иные заботы, так или иначе связанные с обсуждением условий русско-византийского союза. Тем не менее все они стали свидетелями произошедшего разбирательства.

Мануил предоставил Леону возможность высказаться и даже устроил прение между ним и оказавшимся здесь же другим греческим иерархом. Суздалец Илья с удовольствием поведал о полном фиаско своего епископа, причём дело, по его словам, едва не дошло до смертоубийства: «Он же иде на исправленье Царюгороду, а тамо упрел и (его. — А. К.) Анъдриян, епископ Болгарьскый, перед царем Мануилом… Леону молвящю на царя, удариша слугы царевы Леона за шью (за шею. — А. К.) и хотеша и в реце утопити…» — «Се же сказахом верных деля людий, — заключает свой рассказ летописец, — да не блазнятся о праздницех Божьих».

Как видим, Мануил остался верен себе, не терпя прекословия. «Царёвы слуги» действовали в полном соответствии с принятой им манерой поведения, награждая епископа тумаками и угрожая и вовсе утопить его. Наверное, в пылу полемики епископ позволил себе что-то выходящее за рамки приличий, может быть, напрямую обратился к императору, принявшему участие в споре («молвящю на царя»). Такое пресекалось незамедлительно. Возможно, подобная дерзость имела место и во время его прежних дискуссий с участием князя Андрея Юрьевича. Впрочем, это, разумеется, не более чем догадка, тем более что и Андрей вряд ли стал бы терпеть неподобающее поведение собеседника. Но так или иначе, а присутствовавшие в лагере царя русские послы смогли убедиться: царь отнёсся к ростовскому епископу с очевидным пренебрежением. Это должно было ещё больше осложнить его положение на Руси.

Особого внимания заслуживает фигура болгарского епископа, переспорившего Леона. В некоторых более поздних русских летописях он назван архиепископом, и это наименование оказывается точнее, ибо именно такой титул носили предстоятели Охридской епархии (Охрида — город в Западной Болгарии, в то время византийской провинции). Как установили историки, под летописным именем скрывается грек Иоанн IV Комнин, архиепископ Охридский, звавшийся Адрианом в миру. До своего поставления на кафедру (что случилось не позднее 1142 года) он носил высокое звание пансеваста и великого друнгария. Его мирское имя — единственное упомянутое в греческом перечне архиепископов Болгарской церкви. И это не случайно. Иоанн-Адриан принадлежал к правящей в Византии династии: он был сыном севастократора Исаака Комнина, родного брата императора Алексея I, родоначальника династии, иными словами, приходился императору Мануилу двоюродным дядей. Уже по одной этой причине его слово многое значило в то время, особенно в окружении императора, где, как мы видим, его предпочитали называть мирским именем. Но архиепископ Иоанн обладал немалым авторитетом в Греческой церкви и как знаток церковного права: он оставил после себя несколько небольших сочинений, а также собственноручно изготовленный список Номоканона — сборника церковных законов и постановлений, хранящийся ныне в Ватиканской библиотеке. Участие в прениях «над рекою» — последнее известное нам деяние архиепископа. Дата его смерти в источниках отсутствует. Ранее историки относили его кончину к 1157 или 1157–1160 годам, известие же Лаврентьевской летописи позволяет отодвинуть её на несколько лет.

Суздальский летописец ограничивается рассказом об унижении епископа Леона. То, что было дальше, выпало из поля его зрения — но именно потому, что дальнейшее развитие событий оказалось не в пользу князя Андрея Юрьевича. Дело в том, что «тяжа» в присутствии императора осталась лишь эпизодом, пусть и неприятным, в византийской «одиссее» епископа. Ему пришлось встречаться — и, кажется, не единожды — и с константинопольским патриархом Лукой Хрисовергом (1157–1169/70). Последний отнёсся к нему совершенно иначе, нежели василевс. А ведь именно от патриарха зависела судьба изгнанного со своей кафедры иерарха.

Ход разбирательства «дела» епископа Леона во многом зависел от того, был ли в то время занят митрополичий престол в Киеве. Как полагают историки, когда Леон явился в стольный город Руси из Чернигова, митрополита там уже не было: занимавший это место грек Феодор скончался в мае — июне 1162 года[70]. Его смерть привела к сумятице в церковных делах, что должно было отразиться и на судьбе Леона, вынужденного отправиться в Константинополь. Киевская кафедра пустовала более года. Весной 1163 года князь Ростислав Мстиславич вознамерился всё же добиться возвращения на киевскую митрополию русина Климента Смолятича, не признанного в Константинополе и преданного анафеме покойным митрополитом Константином. С этой целью князь «отрядил» в Константинополь посольство во главе с боярином Гюрятой Семковичем. Однако патриарх опередил его. В низовьях Днепра, у Олешья, Гюрята встретился с уже рукоположенным в сан новым киевским митрополитом — греком Иоанном, который в сопровождении «царёва посла» следовал в Киев. Гюряте пришлось поворачивать обратно. Вместе с Иоанном император Мануил Комнин прислал Ростиславу многочисленные дары: «оксамоты, и паволокы, и вся узорочь разноличная». Как полагают, цель посольства Мануила состояла не только в поставлении на киевскую кафедру митрополита-грека (этот вопрос всё же оставался в компетенции патриарха), но в заключении политического союза с киевским князем, о чём между ними уже шли переговоры. Послов царя Ростислав, разумеется, принял с честью. Но вот к поставлению грека на митрополию князь поначалу отнёсся отрицательно: «не хоте… прияти» его, по словам летописца. Затем, однако, он поддался на уговоры посла и согласился[71]. Так судьба киевской кафедры, а вместе с ней и судьба Леона были решены. Но и митрополит Иоанн rV недолго оставался на кафедре. Он умер в мае 1166 года, а ещё через год, летом 1167 года, киевскую кафедру занял митрополит грек Константин II, с которым князю Андрею Боголюбскому ещё предстоит иметь дело.