Лейла, снег и Людмила - Кафа аль-Зооби

«Человеческая жизнь больше ничего не стоит», – думал Андрей, видя, как его славный учитель угасает день ото дня.

Леонид Борисович был свержен с вершины стойкости и силы и, как сломанная палка, выброшен в никуда. Андрей запомнит это унижение, длившееся на протяжении полутора лет, как еще один позор того бесславного времени.

В какой-то момент Андрей и другие друзья Леонида Борисовича обнаружили, что тот исчез. Не нашли его ни среди живых, ни среди мертвых, и Андрей решил, что он покончил с собой, пока однажды утром ему на глаза не попалась заметка на последней странице еженедельной газеты под заголовком: «Бомж, который никогда не ругается».

Под таким названием было опубликовано журналистское расследование о бомжах в одном из городов Сибири. Рассказывалось о том, как внимание журналиста привлек один из бродяг, который все время молчал, несмотря на попытки разговорить его, пока другой бродяга не сообщил, что тот вообще мало говорит, ведет себя довольно странно и совсем не ругается, и что зовут его Леонид Борисович. Судя по толковым медицинским советам, которые странный бомж давал иногда больным товарищам, полагали, что он врач.

После этой заметки Андрей наполнился решимостью найти Леонида Борисовича. Когда тот исчез, Андрей и не думал искать его за пределами Москвы, – не потому, что не хотел, а потому, что не имел денег на покупку билета даже в свой город, куда не ездил ни разу с тех пор, как приехал в столицу.

Все, что он мог сделать тогда для Леонида Борисовича, – это спасти остатки его домашней библиотеки. После исчезновения бывшего заведующего Андрей время от времени приходил к его квартире в надежде, что однажды тот откроет ему дверь. В один из таких визитов он нашел дверь открытой. Однако его ждало разочарование. Увиденное лишило Андрея последней надежды: квартира была разграблена, и воры не оставили ничего, кроме книг, разбросанных на полу. Зрелище ошеломило Андрея, и он с болью подумал, что это печальное разорение, постигшее жизнь и дом Леонида Борисовича, отражает разорение, охватившее всю Россию. В тот момент Андрей усомнился, что в утробе этого разорения может зародиться что-либо правильное.

Он начал понемногу переносить библиотеку Леонида Борисовича в свою комнату в общежитии. И когда закончил, почувствовал настоятельную потребность поговорить с Нелли Анатольевной и попросил одного из московских коллег разрешения позвонить с его домашнего телефона. Время перевалило за десять вечера, когда он добрался до дома своего друга. Тот сказал:

– Проходи. Только имей в виду, что время позднее.

Но Андрей не отступил, зная, что Нелли Анатольевна ложится поздно. Когда после нескольких гудков никто не поднял трубку, Андрей готов был поверить, что уже действительно поздно, и собрался уходить. Но в этот момент на другом конце провода раздалось «алло», и Андрей услышал голос мужа Нелли Анатольевны. Андрей стал извиняться:

– Извините, пожалуйста, что беспокою в такое позднее время.

– Что вы хотите?

– Можно поговорить с Нелли Анатольевной?

Воцарилось молчание, после чего мужчина произнес:

– Действительно, уже поздно.

– Она спит?

– Нет… Она умерла.

Спустя два дня Андрей стоял над ее могилой. Уже два месяца она покоилась в земле. Дочь сказала, что мать умерла от инфаркта и что, наверное, ее можно было спасти, «но обстоятельства не позволили, поскольку не было ни денег, ни лекарств, ни ответа из Москвы, и никто не брал на себя расходы по перевозке».

Он сидел рядом с могилой, охваченный горькой смесью печали, сожаления и стыда, будто был каким-то образом причастен к смерти Нелли Анатольевны. Если бы он не перестал звонить ей, если бы навестил ее хоть один раз за все это время, если бы… Андрей не знал, на кого свалить вину за случившееся – на себя или на обстоятельства. Потом стал вспоминать, что делал два месяца назад. Долго пытался вернуться памятью в те дни, словно в его силах было что-либо изменить. Он чувствовал, что должен что-то сделать. Но было действительно поздно. Она умерла. Отчаяние раздирало сердце. И становилось вдвойне тяжелей от мысли, что если бы даже время вернулось назад, то он, скорее всего, не смог бы ничего сделать.

В конце недели, которую Андрей провел в своем городе, он встретился с Владимиром. Тот приехал, чтобы уговорить Сергея отправиться с ним в Москву для совместной работы. Андрей не хотел рассказывать о том, какое печальное событие привело его самого в родной город, но после нескольких выпитых вместе рюмок водки, не удержавшись, выложил все о смерти Нелли Анатольевны и добавил прерывающимся голосом:

– Больнее всего то, что она любила эту родину, а родина предала ее.

– Слушай, оставь эти свои лозунги. Нету никакой родины. Родина – это лишь красивая сказка, мечта, которой развлекаются бедные и нищие. Твоя настоящая родина – это твой карман. Если он полный, то все страны тебе родина, а если ты нищий, то чужой даже на своей земле, – возразил Владимир, который, судя по всему, жил в достатке. И, немного помолчав, заключил: – У меня, например, дела в порядке. Имею в Москве склад, продаю одежду оптом, и все идет как нельзя лучше. Ты не хочешь поработать со мной? Мне нужны надежные люди.

– Нет. Мое призвание – медицина. Скоро я вернусь в Москву, чтобы закончить специализацию.

– Как хочешь. Кстати, Сергей тоже, как и ты, вначале отказывался, но потом согласился. Послезавтра мы вместе уезжаем в Москву.

– А что, Сергея одного не достаточно? Почему ты еще и мне предлагаешь работу?

– Сергей не будет работать со мной в бизнесе, он ничего в нем не смыслит. Он станет охранником. Он, конечно, отличный парень, но его сильная фигура внушает страх, и его присутствие в магазине отпугнет многих.

– Ты будешь использовать его в качестве пугала, – улыбнулся Андрей.

– Только не вздумай сказать это при нем. Он парень щепетильный и еле-еле согласился на такую работу.

Встретившись с Сергеем, Андрей заметил, что его друг не слишком рад отъезду и возможности работать в Москве. Он с усмешкой пожаловался, что его человеческие и умственные качества больше никому не нужны, особенно после закрытия завода, где он работал. И теперь он должен воспринимать себя исключительно как груду мышц. И добавил без всякой усмешки, словно пережевывая слова, не в силах их проглотить:

– Мне противно это ощущение, но у меня нет выхода. Иначе придется просить милостыню.

Несмотря на все обстоятельства, Андрей, в отличие от Сергея, чувствовал себя свободным. Конечно, он сильно нуждался, но продолжал верить, что профессия медика, в конце концов, приведет его к берегу мечты.

В Москве, куда он вернулся через десять дней, его ждало решение об отчислении с учебы за продолжительный пропуск. Андрей пытался объяснить Роману Викторовичу причину своего отъезда, чтобы тот отменил свое решение, но самое большее, чего смог добиться после многочисленных попыток и привлечения к делу некоторых преподавателей-врачей, – это разрешения на продолжение учебы, но – за плату.