Опасная идея Дарвина: Эволюция и смысл жизни - Дэниел К. Деннетт

Ну что ж, давайте обдумаем это возражение. Сомневаюсь, что после тщательного рассмотрения защитник религии сочтет его привлекательным. Однажды философ Рональд де Соуза весьма выразительно охарактеризовал философскую теологию как «игру в интеллектуальный теннис без сетки», и я с готовностью допускаю, что до сих пор без всяких вопросов и оговорок полагал, будто сетка рационального суждения натянута. Но, если вам действительно так угодно, можно ее опустить. Подавайте! И, какой бы ни была ваша подача, предположим, что я отвечу на нее примерно так: «Сказанное вами означает, что Бог – это бутерброд с ветчиной в обертке из фольги. Стоит ли такому Богу поклоняться?» Если же вы отобьете мяч, потребовав объяснения, как я могу логически обосновать заявление, что из вашей подачи можно сделать такой нелепый вывод, я отвечу: «Так что же, вы хотите, чтобы сетка была натянута, только когда приходит время мне бить по мячу? Но сетка либо есть, либо ее нет. Если ее нет, то нет и правил, и каждый волен говорить что угодно, и игры глупее не выдумать. Я исходил из предположения, что на игру без сетки не стоит тратить ни ваше время, ни мое».

А если вы желаете размышлять о вере и предлагаете обоснованные (и поддающиеся рациональному осмыслению) аргументы в защиту веры, понимаемой как еще одна категория убеждений, достойная особого обсуждения, – я готов вступить в игру. Разумеется, я допускаю существование такого явления, как вера; что мне хочется увидеть, так это правомерные основания, позволяющие всерьез рассматривать веру как способ достижения истины, а не, скажем, всего лишь способ, которым люди утешают себя и друг друга (вполне достойная задача, к решению которой я как раз отношусь серьезно). Но вам не следует ожидать от меня согласия с вашими доводами в пользу веры как пути к истине, если какой-то из них отсылает к тому самому божьему промыслу, который вы, предположительно, пытаетесь обосновать. Прежде чем взывать к вере, когда разум загнал вас в угол, подумайте, в самом ли деле вы хотите отбросить его, когда он на вашей стороне. Вы с любимым человеком осматриваете достопримечательности чужой страны, и вашу любовь жестоко убивают у вас на глазах. На суде оказывается, что в этой стране защита может вызывать друзей обвиняемого, чтобы те под присягой засвидетельствовали, что верят в его невиновность. Вы созерцаете вереницу этих друзей: в слезах и, очевидно, вполне искренне они гордо заявляют о своей непоколебимой вере в невиновность того, кто прямо перед вами совершил ужасное деяние. Судья слушает внимательно и со всем уважением, и, вне сомнения, эти излияния трогают его гораздо сильнее, чем все доказательства, представленные обвинением. Разве это не кошмар? Захотите ли вы жить в такой стране? Или, может быть, вы захотите, чтобы вас оперировал хирург, признающийся, что стоит в его голове зазвучать голоску, побуждающему пренебречь медицинскими знаниями, – и он его слушается? Я знаю, что в порядочном обществе не принято требовать от людей придерживаться определенного мнения, и в большинстве случаев полностью согласен с тем, как замечательно все это устроено. Но сейчас мы серьезно стремимся докопаться до правды, и если вы полагаете, что этот повсеместный, но негласный консенсус по вопросу о вере представляет собой нечто большее, чем общественно полезное помрачение сознания, позволяющее избежать обоюдной неловкости и унизительных ситуаций, то вы либо разобрались в данном вопросе гораздо лучше любого из когда-либо живших на свете философов (ибо убедительно защитить эту точку зрения никому и никогда не удавалось), либо сами себя обманываете. (Мяч ваш. Отбивайте.)

Отповедь, данная Докинзом теоретику, призывающему Бога, чтобы запустить процесс эволюции, представляет неопровержимое возражение, которое сегодня не менее разрушительно, чем два века назад, когда Филон использовал его в юмовских «Диалогах», чтобы разгромить Клеанта. В самом лучшем случае небесный крюк всего лишь позволил бы отложить решение проблемы, но Юм не смог придумать никакого подъемного крана, и ему пришлось отступить. Дарвин спроектировал ряд великолепных кранов, позволяющих поднимать груз с определенной высоты, но можно ли вновь применить некогда так хорошо сработавшие принципы, чтобы выполнить работу, позволившую оторвать его подъемные краны от земли? Да. Именно тогда, когда может показаться, что идея Дарвина исчерпала свои ресурсы, она легко соскакивает на уровень ниже и продолжает работать – не просто одна идея, а множество, и число растет, как число прутьев у метлы ученика колдуна.

Если вам хочется разобраться, в чем тут фокус, на первый взгляд кажущийся невообразимым, нужно вступить в схватку с некоторыми непростыми концепциями, множеством мелких фактов из области как математики, так и молекулярной биологии. Это не та книга, и я – не тот автор, у которого можно об этих фактах узнать, а ничто другое не заложит подлинно прочное основание вашего понимания, так что перед тем, как продолжить, я должен предупредить: хотя я и постараюсь познакомить вас с этими концепциями, вы не узнаете их по-настоящему, не изучив посвященную им специальную литературу. (Сам я их понимаю на любительском уровне.) В настоящее время такое множество разных исследователей занято хитроумными теоретическими и экспериментальными изысканиями, что на границе биологии и физики практически возник особый раздел науки. Поскольку я не могу надеяться продемонстрировать вам ценность этих идей (и вам не стоило бы мне верить, пообещай я это), то зачем их излагать? Затем, что моя цель – философская: я желаю разрушить предрассудок, убеждение, будто теория определенного рода никак не может работать. Мы видели, как Юму пришлось сойти со своей философской траектории потому, что он не смог серьезно подойти к исследованию смутно различенного им пролома в стене. Он думал, что знает, что любое движение в этом направлении бессмысленно, а, как без устали повторял Сократ, думать, что что-то знаешь, когда на деле не знаешь ничего, – прямая дорога к философскому параличу. Если я смогу показать, что движение «до самого конца» в случае идеи Дарвина мыслимо, то множество слишком хорошо нам знакомых легких способов отвергнуть ее лишится силы и нам откроются другие альтернативы.

Говоря в предыдущем разделе об убедительности основного тезиса дарвинизма, я позволил себе крошечное (!) преувеличение: я сказал, что каждое живое существо является потомком живого существа. Это утверждение не может быть правдой, ибо предполагает бесконечную вереницу живых существ, ряд без первого элемента. Поскольку мы знаем, что полное число живых существ (существовавших на Земле вплоть до этого момента) является большим, но конечным, то логика требует указать на первый элемент – если хотите, Адама Протобактериального. Но как может появиться на свет этот первый элемент? Целая бактерия слишком, слишком сложна, чтобы возникнуть в результате космической случайности. ДНК такой бактерии, как E. coli, состоит из примерно четырех миллионов нуклеотидов, и почти все они расположены в строгом порядке. Более того, вполне очевидно, что, если значительно упростить ее устройство, бактерия не сможет существовать. Мы оказываемся перед затруднением: поскольку живые организмы существовали лишь ограниченный период времени, должен быть первый такой организм; но, поскольку все живые организмы сложны, первого быть не может!