Опасная идея Дарвина: Эволюция и смысл жизни - Дэниел К. Деннетт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В пятой главе мы пришли к дарвиновскому определению биологической возможности через доступность объекта в Библиотеке Менделя, но, как было отмечено, условием существования подобной библиотеки является наличие поразительно сложных и эффективных генетических механизмов. Уильяма Пейли существующие на атомном уровне хитросплетения, делающие саму жизнь возможной, привели бы в восторг и благоговение. Как могли они возникнуть, если сами являются предпосылкой дарвиновской эволюции?
Те, кто относится к эволюции скептически, утверждают, что это является роковой ошибкой дарвинизма. Как мы видели, своей убедительностью дарвиновская идея обязана тому, как она распределяет ту огромную задачу воплощения Замысла на Чрезвычайно продолжительный период времени и протяженность пространства, при том сохраняя в процессе промежуточные результаты. В книге «Эволюция: Теория в кризисе» Майкл Дентон формулирует это так: сторонник дарвинизма полагает, «что острова функциональности – это нечто обычное и, прежде всего, легко находимое и что от острова к острову легко добраться благодаря функциональным посредникам»190. Это практически верно, но верно не совсем. В самом деле, основной тезис дарвинизма состоит в том, что Древо Жизни раскинуло ветви, соединяя «острова функций» с перешейками промежуточных случаев, но никто не говорил, что переход будет «прост» или что безопасные стоянки – дело «обычное». Лишь в одном, весьма строгом смысле слова «легко» эти переходы по перешейкам представляются легким с точки зрения дарвинизма делом: поскольку каждый живой организм является потомком другого живого организма, у него есть замечательный посох; за исключением крошечных деталей, он с гарантией обладает проверенной временем жизнеспособностью. Родственные связи – подлинные линии жизни; в дарвинизме единственная надежда войти в космический лабиринт отбросов и выйти оттуда живым – оставаться на перешейках.
Ил. 11. Происхождение жизни. 3 562 398 027 лет назад: две аминокислоты сблизились. – 6 секунд спустя: они отдалились друг от друга. – 482 674 115 лет спустя: две аминокислоты сблизились
Но как этот процесс мог начаться? Дентон191 довольно много места отводит расчетам, доказывающим неправдоподобность такого происхождения жизни, и в итоге получает вполне подходящее для его целей огорошивающе громадное число:
Чтобы в результате случайного стечения обстоятельств получить клетку, потребуется, чтобы в одном месте одновременно оказалась по меньшей мере сотня функциональных белков. Это – сотня одновременно происходящих событий, вероятность каждого из которых вряд ли больше, чем 10-20, что дает максимальную совместную вероятность 10-2000.
Такая вероятность и в самом деле Исчезающе мала – событие практически невозможно. И на первый взгляд кажется, будто обычный ответ дарвинизма на этот вызов не может помочь нам логически, поскольку само условие его успеха – система воспроизведения с изменением – является именно тем, что лишь ее успех позволит нам объяснить. Кажется, что эволюционная теория загнала себя в тупик, из которого нет выхода. Очевидно, что спасти ее может лишь небесный крюк! Именно на это тщетно надеялся Эйса Грей, и чем больше мы узнаем о сложностях репликации ДНК, тем заманчивее кажется эта идея тем, кто ищет место, где науку можно спасти при незначительном содействии религии. Можно сказать, что многим это затруднение кажется даром Божьим. Забудьте об этом, говорит Ричард Докинз:
Возможно, говорят они, Создатель и не следит изо дня в день за ходом эволюционных событий; возможно, он не проектировал ни волка, ни ягненка, не создавал деревьев, но он должен был наделить репликаторы властью, соорудив самый первый аппарат для репликации – ту исходную систему из ДНК и белков, которая делает возможным процесс накапливающего отбора – а следовательно, и эволюцию.
Аргумент этот откровенно беспомощен, причем нетрудно увидеть, что он сам себя же и опровергает. Организованная сложность – вот то, с объяснением чего у нас имеется затруднение. Если бы только мы могли постулировать без доказательств существование организованной сложности, пусть даже всего лишь белковой машины для репликации ДНК, то объяснить с ее помощью возникновение еще более сложных объектов нам было бы относительно легко… Но разумеется, Творец, способный выдумать нечто столь сложное, как белковый аппарат репликации ДНК, должен быть сам как минимум не менее сложен192.
Как продолжает Докинз193, «теория эволюции только потому и хороша, что она может объяснить возникновение упорядоченной сложности из первозданной простоты». Это – одно из ключевых достоинств идеи Дарвина и ключевых слабостей ее альтернатив. Вообще-то, однажды я написал, что какая-либо иная теория вряд ли сможет похвастаться этим преимуществом:
Дарвин объясняет мир целевых причин и телеологических законов при помощи принципа, который, несомненно, механистичен, но – что более существенно – совершенно независим от «смысла» и «цели». Он предполагает, что мир абсурден в том смысле, который вкладывают в это слово экзистенциалисты: не нелеп, но бесцелен, – и это предположение является необходимым условием любого бесспорного определения цели. Сомнительно, чтобы мы могли представить себе не механистический, но при этом не подразумевающий спорных теоретических допущений принцип объяснения замысла в биологическом мире; соблазнительно считать приверженность таким объяснительным принципам равносильной приверженности механистическому материализму, но ясно, что именно следует предпочесть… Кто-то скажет, что материалистическая теория Дарвина может быть не единственной не вызывающей вопросов теорией, объясняющей эти процессы, но она – именно такая теория, и она – единственная найденная нами такая теория, и это дает вполне достаточные основания для того, чтобы поддержать материализм194.
Является ли это честной или хотя бы уместной критикой религиозных альтернатив? Один из читателей черновика этой главы здесь запротестовал, говоря, что, рассматривая гипотезу о Боге как лишь одну из научных гипотез, которую следует оценивать в соответствии с научными стандартами в частности и правилами рационального мышления в целом, мы с Докинзом игнорируем широко распространенное среди верующих убеждение, будто их вера превышает разум, и к ней невозможно применить такие светские методы исследования. С моей стороны – заявил он – само предположение, будто научный метод может в полную силу применяться в сфере религиозной веры, является не просто неуместным, но и необоснованным.