Два талисмана - Ольга Голотвина

— Откуда знаешь, что их было двое?

— Я на крыше сидел!

И Мирвик, стараясь увести разговор в сторону, в ярких красках поведал, как уходил от погони по ночному городу.

— Вот ближе подойдем — покажу, где я штакетину выдрал, которой стражнику дал по зубам… ну, если хозяева на место не приколотили!

— Знаешь этих людей? — жестко спросил Ларш.

— Да я их и не разглядел, сверху-то…

— Они о чем-то говорили? — Спрут еще раз тряхнул парня.

— Говорили, да я толком не слыхал.

Ларш выпустил Мирвика.

— Ты Авиту знаешь? Художницу, которая декорации подновляет?

— А то!

— Это ее родственницу убили. Девушка к ней приехала — и угодила к погребальному костру.

Мирвик озадаченно замолчал. Сказанное сильно меняло дело. Авита была вроде как своя, театральная… да и вообще славная молодая госпожа, всей труппе пришлась по сердцу.

«Да что я этих дровосеков прикрываю? — подумал Мирвик. — Дружки они мне, что ли?..»

— Ну, кое-что я расслышал.

— Рассказывай!

Мирвик нахмурился, старательно припоминая.

— Как вышли они, один другому врезал, тот аж пополам сложился. А первый ему: ты, хамса глупая, на кой нам полено? Полено не скажет, где у ореха ядрышко. Так Вьямре и доложу: из тебя мышь, как из мельничного жернова певец. А второй продышался и огрызнулся: сам, мол, такой! Я, говорит, в мышах с малолетства шмыгаю, сроду за собой поленьев не оставлял! Лучше, говорит, скажи: на какую тропку ты меня выпустил? Скорлупка пустая, взять нечего, колыбельная твоя медяка не стоит…

— Погоди, — перебил его Спрут. — Что это еще за бред? Мыши какие-то… поленья…

Мирвик изумленно распахнул глаза.

«Храни нас Безымянные, он же пропадет в „крабах“! Не знает того, что в Аршмире даже детям известно… Ну нет, не позволю, чтобы хорошего человека здешние чайки да вороны заклевали».

И на ошарашенного Ларша высыпался град сведений. Оказалось, что на языке городской швали «мышь» означает вора, влезающего в дома. Его нельзя путать с «пасечником» — вором, срезающим кошельки-«соты». Украсть кошелек с деньгами — «снять соты с медом», утащить любую другую вещь — «сманить» ее, а продать добычу — «сосватать». «Поленом» называется покойник, «колыбельной» — сонное зелье, «скорлупой» — дом, «ядрышком» — добыча.

— Но зачем вашему брату понадобилось выдумывать второй язык? — недоумевал Ларш.

— Сначала, наверное, чтобы «крабы» не понимали, — прикинул Мирвик, который прежде не задавался подобными вопросами. — А теперь, когда стража не хуже нашего «щебет» знает… ну, наверное, по привычке. И чтоб друг другу показать: мол, свои…

Ларш мысленно перевел диалог воров на нормальный человеческий язык.

— Значит, они случайно убили старуху и ушли без добычи. Нашли к кому забраться! Женщина жила скромно, ценностей в доме не держала.

— Нет, что-то было, — увлекся Мирвик. — Они что-то искали! Один спросил: «Ты хорошо скорлупу обшарил? Вещица-то мелкая». А второй: «Вот хоть сейчас даю шейку под змейку: пустая скорлупа!»

— Что за змейка?

— Удавка палача.

— Понятно… Значит, искали что-то маленькое. Не нашли. И даже не взяли короб с украшениями. А ведь их можно было продать. Видно, хотели, чтобы их приход остался незамеченным.

— А то! — согласился Мирвик. — Один на крыльце замешкался, второй его спрашивает: чего, мол, застрял? А тот отвечает: «Немого заговариваю. Пусть думают, что полено само срубилось».

— Что-что?

— Ну, «немой сторож» — замок. «Разговорить немого» — отпереть замок, «заговорить» — наоборот.

— Понятно. Значит, хотели выдать смерть женщины за несчастный случай? Что ж, это им почти удалось. Еще о чем они… щебетали?

— Да больше ни о чем. Пошли к калитке. Один с засовом завозился, открыть не мог. Другой его отпихнул, сразу отворил калитку.

— Там засов с секретом, — кивнул Ларш. — Кто не знает — не откроет… Ладно, пошли, а то скоро стемнеет… Кстати, не знаешь ли, что за Вьямру они поминали?

«Вот это я зря брякнул, — укорил себя Мирвик. — Это лучше бы пропустить».

Но молчать было нельзя. Лгать — тем более: господин мог услышать это имя от кого-нибудь еще.

— Вьямра, — неохотно сказал Мирвик, — одна мерзкая старуха. Говорят, что скупает краденое. Сам я ее не видел и больше ничего про нее не знаю… Нам, господин мой, сейчас налево и по лестнице вниз…

* * *

Художница Авита была среди тех, кто после спектакля помогал актерам быстро снять грим и привести себя в порядок. С мокрым полотенцем она хлопотала вокруг «злодейки» Уршиты, а потом закрепила заколками пряди ее седых, но густых и длинных волос, выбившихся из прически.

Но когда началась суета и посыпались поздравления, Авита выскользнула в коридор. Что ей было делать среди общего веселья? Она не актриса, она лишь нанята на время — подновить декорации…

Барабулька, как и было условлено, ждала хозяйку у заднего крыльца. Оба направились к лестнице — и всю дорогу служанка тараторила о своих впечатлениях от спектакля. Начала робко, чтобы не рассердить госпожу, не получила сердитого замечания — и зачирикала от души.

Авита краем уха слушала о том, кто из королевских сыновей, тягавшихся за трон, настоящий красавчик, а кто — просто приятный. В душе ее оседало радостное возбуждение от спектакля — оседало горечью, оседало завистью.

Эта труппа… многие в ней друг другу готовы горло перегрызть. Но вместе они творят чудо. Дружно творят, как один человек. А она, Авита? Она раскрасит им декорации — и уйдет. И опять будет одна. Кому она нужна?..

В гостинице госпожа и служанка наскоро поужинали у себя в комнате. Авита распорядилась, чтобы Барабулька стелила ей постель, но сначала сходила бы к колодцу, а то кувшин на столе опустел.

Барабулька весело убежала — но вскоре примчалась назад, не наполнив кувшина. Лицо раскраснелось, глаза распахнуты, губы дрожат.

— Там… во дворе… у хозяйки про тебя спрашивает… Вепрь, настоящий Вепрь, у него на камзоле знак Клана!

Авита поспешно подошла к окну.

Уже почти стемнело, но распахнутая дверь бросала полосу света на стоявшего у порога мужчину, который разговаривал с хозяйкой «Жареной куропатки».

Первое чувство — ужас, хлынувший из воспоминания. Мужская рука крепко вцепилась в ее плечо. Резкий голос: «Отдай мой кошелек, сука!»

Он нашел ее… он пришел… бежать, скорее бежать…

Но тут же огромное облегчение и радость: Авита вспомнила рассказ стражника Ларша о том, что Вепрь раскаивается в своей ошибке и хочет помочь художнице найти заказчиков.

Авита сдержала нервный смешок и строго сказала Барабульке: