Два талисмана - Ольга Голотвина

Спохватившись, Мирвик вернулся к беседе:

— Ну, как я жалованье отработаю? Меня ж на второй день из стражи погонят!

Ларш засмеялся и махнул рукой. Он, в общем-то, и не рассчитывал на согласие. Зато он успел узнать у Мирвика уйму воровских словечек и приемов. А Мирвик бахвалился в труппе покровительством Спрута, так что знакомство было взаимовыгодным.

— Никогда не угадаешь, кого я на службу в свой десяток сманил!

— Попробую угадать. Наррабанского Светоча? Дракона из Подгорного Мира?

— Ха! Авиту!

Мирвик даже споткнулся на ходу.

— Авиту?!

— Угу. Дядю пришлось уговаривать: женщины в аршмирской страже никогда не служили. Хотя в Тайверане, говорят, такое было. Я упирал на то, что в армии наемницы служат, так почему в страже нельзя? Наконец дядя сломался, но потребовал, чтобы она не носила черно-синюю перевязь и оружие. Авита, кстати, выставила такое же условие.

— Безымянные боги… Что же она у вас делает?

— Рисует.

— То есть как это — рисует?

— А так. Вышла тут история: влез к одному купцу в дом ворюга…

— Мышь, — строго поправил Мирвик стражника.

— Чего?.. А, да-да, мышь… Хозяин вышел на шум, получил от этого мыша в морду. Ну, ворюга сбежал. Хозяин — в Дом Стражи. Трясется весь. Да, видел вора. Да, запомнил. Как тот выглядел? А никак. Шрамов нету, оба глаза на месте. Встречу, мол, — признаю, а так…

Мирвик понимающе кивнул.

— А я догадался послать за Авитой, — продолжал Ларш. — Она захватила с собой восковую дощечку и палочку. Села с купцом в уголке, нас всех разогнала, чтоб не мешали. Купец успокоился: при девушке дрожать стыдно. А я в сторонке сижу, краем уха слушаю, как она купца приветливо выспрашивает: «Пусть мой господин скажет только: у негодяя лицо круглое?.. Ах, длинное, как морда лошади? Вот такое, да? Ну и славно. А брови — прямые или изогнутые?.. Не такие? Ничего, сотрем, другие нарисуем…» Так они сидели, рисовали… Вдруг купец как заорет: «Он! Как живой, чтоб ему в Бездне гореть!..» Авита скопировала рисунок на бумагу. Мы тот лист прибили к воротам в Доме Стражи, «крабы» сползлись полюбоваться. И сразу пятеро закричали: «Да это же Репейник!» В тот же день голубчика и взяли. Ловко?

— А то!

— Авита умную мысль подбросила: чтоб с каждого, кого приволакивают в Дом Стражи, рисовать портрет, те листы хранить и пострадавшим показывать. И другая польза от портретов будет: если велят ловить по всему городу, скажем, Костолома, то новичкам, которые этого Костолома в глаза не видели, можно показать рисунок.

Мирвик уважительно покрутил головой: стража на его глазах менялась, становилась все опаснее.

— Да, — вспомнил Ларш, — тот укротитель… Ну, Прешдаг… перед тем как он со своим цирком умелся из города, я привел его в Дом Стражи и велел Авите зарисовать его лысую башку. И сказал: «Все, похититель девиц, теперь твоя морда у меня навсегда останется. Если вернешься в Аршмир, веди себя тихо, как уж под корягой, не то пожалеешь». Он даже побелел. Решил, наверное, что это снова какие-то чары Ночной Колдуньи.

— Не вернется, — уверенно сказал Мирвик.

Стражник продолжал с упоением человека, который повествует о любимом деле:

— И еще мне нужен лекарь. Хороший. Такой, чтобы легко умел определить, какой смертью человек умер, своей или…

Тут Ларш резко замолчал, остановился.

До сих пор он шел привычным путем, не глядя по сторонам — освоился уже на аршмирских улицах. И когда Мирвик свернул куда-то, бросив: «Тут ближе!» — просто повернул, увлеченный беседой.

Но слово «лекарь» словно сорвало с глаз повязку. Спрут огляделся, узнавая место, где побывал однажды.

Это же Кошачья улица! А вот и калитка, к которой Ларш в тот безумный день подкатил на телеге для мусора.

Ларш тронул калитку. Она легко открылась.

Заброшенный двор. Распахнутая настежь дверь в маленький домик. Заросли бурьяна — как же быстро они подступили к самому крыльцу!

Ларш не стал заходить в дом. Он знал, что там увидит. Если человек умирает, не оставив наследника, имущество отходит в казну. Но домашнюю утварь разбирают соседи, стража закрывает на это глаза.

Мирвик, войдя следом, удивленно поглядывал на побледневшего, замкнувшегося Спрута.

В бурьяне что-то завозилось. Стебли раздвинулись, выглянула острая рыжая мордочка.

— Пилюля! — внезапно охрипшим голосом позвал Ларш. — Пилюля, иди сюда!

Он шагнул к собачке, но та злобно тявкнула, скрылась в высокой траве, прошуршала вдоль забора.

— Покупать будете? — послышалось сзади.

Ларш и Мирвик обернулись.

У калитки стоял добродушный веснушчатый парень.

— Сосед я, — пояснил он. — Тут люди ходят, прицениваются…

— Здесь слуги были… — тихо спросил Ларш.

— Кухарку и мальчишку-слугу уже продали, а старуха — та вольная была, сама умелась куда-то.

Ларшу вспомнились слова Ульдена: «Умный парнишка, все с лету понимает. Думаю дать ему вольную и взять в ученики…»

Спрут резко повернулся и, пройдя мимо опешившего от такой неучтивости парня, вышел со двора. Недоумевающий Мирвик поспешил следом.

Пройдя пол-улицы, Ларш замедлил шаг.

— Это был самый уютный дом из всех, где мне доводилось побывать, — горько сказал он. — А теперь там пустота и разорение. Потому что я убил его хозяина.

Мирвик, которому была известна большая часть тайны, возразил:

— Разве мой господин уговаривал его подставить город под вражеский налет? Разве Верши-дэра вы на пару травили? Он сам загубил свою жизнь и разрушил свой дом — в тот миг, когда задумал зло.

— Красиво говоришь, поэт. Но ведь у него была высокая цель. Он хотел сделать мир счастливым.

— Не сделал бы, — сразу, не задумываясь, ответил Мирвик.

— Да? Почему ты так думаешь?

— Барахтаться в грязи ради хорошего дела — что удерживать рыбину в намыленных ладонях. Не справишься с делом, не дастся оно тебе, боги твою затею не благословят. А если справишься, то выйдет не то, что ты замыслил. Потому что ты на него столько грязи налепишь — уж лучше было бы и не начинать… Я, господин мой, об этом уже размышлял.

Ларш задумчиво кивнул:

— Что ж, это мне урок. У меня ведь тоже есть дело, которое мне по сердцу. Пусть не для всего мира, а только для моего города, но я постараюсь, чтобы к нему прилипло как можно меньше грязи.

И до самого дома они молчали. А портовый город Аршмир глазами вечерних окон, в котором сияли огоньки свечей, приятельски глядел на своего защитника, стражника Ларша из Клана Спрута.