Два талисмана - Ольга Голотвина

— Я неплохо смотрелся?

Лейчар закивал так отчаянно, что Раушарни улыбнулся. Мало того: молодой Волк сипло выдавил из себя:

— Очень!..

И хотя Раушарни тут же окружили другие поклонники, Лейчар праздновал маленькую победу. Он не стушевался, он высказал мнение об игре великого артиста!

А вот Мирвик не сумел насладиться своим неожиданным торжеством. Водоворот актеров и зрителей оттеснил парня к двери — а дверь открылась, на порог шагнул человек, твердо ухватил парня за локоть и вытащил в полутемный коридор.

При виде черно-синей перевязи стражника Мирвик дернулся было, чтобы вырваться и дать тягу. Но тут же узнал своего благодетеля, пристроившего его в театр.

Не сразу понял возбужденный парень, про какого песика и какую старушку толкует Спрут. А когда понял — вздохнул про себя.

Ужасно не хотелось уходить из театра, где продолжалось ликование, лилось вино и сверкали улыбки. К тому же «актеров со словами» пригласили на праздничный ужин в дом Хранителя…

Но какой же надо быть свиньей, чтобы отказать в просьбе человеку, который подарил тебе новую жизнь — яркую, радостную, желанную! Что там ему нужно отыскать? Собачонку? Да это крохи в счет великого долга, что висит на Мирвике!

— Собачонка, стало быть… хорошенькая, трюкам обучена… Да, знаю парня, который сманивает домашних зверушек у богачей, а потом им же и продает: мол, нашел…

— Эта женщина небогата.

— Красивую и умную собаку можно и в другой, богатый дом продать.

— Да, верно… Пойдем к этому парню.

Мирвик опешил. Он-то имел в виду, что сходит разузнать насчет собачонки сам. Невелика радость — тащиться по улицам в обществе «краба». Что старые знакомые скажут?

— Господин, — дипломатично начал Мирвик, — как бы перевязь стражника не распугала всю улицу. Тот мой знакомец, чего доброго, даст дёру…

Но Ларш вошел во вкус поисков и не собирался передавать это интересное занятие в чьи-то руки.

— Да ладно, я не пойду разговаривать с твоим парнем, в стороне постою. Уж очень мне хочется поскорее это дело закончить.

Новоиспеченный актер умело спрятал огорчение:

— Как будет угодно господину. Сейчас переоденусь — и пойдем.

* * *

Исчезновение Мирвика прошло незамеченным. Восторги изливались на главных артистов труппы. Счастливый Заренги, эффектно сыгравший старшего из принцев, пересмеивался с двумя девушками, настолько знатными, что он не осмелился бы поздороваться с ними на улице. Раушарни что-то с пафосом декламировал. Милеста и Эртала в кольце поклонников подняли кубки с вином.

— Много не пей, — шепнула подруге Эртала. — Впереди еще ужин у Хранителя.

— Не пойду, — так же тихо ответила Милеста. — Сегодня был тяжелый день. Так устала, что глаза слипаются. Ты иди, а я заберусь в наш «чертог» и с таким удовольствием высплюсь…

Эртала бросила на собеседницу быстрый жесткий взгляд и промурлыкала:

— Ты это так сладко сказала: «Высплюсь…» Даже у меня глаза начали слипаться. Пожалуй, и я никуда не пойду, тоже отосплюсь.

Милеста опустила глаза, скрывая легкое разочарование. Но голос остался приветливым:

— Тогда мы можем позволить себе еще немного вина. Дай-ка я тебе налью.

— Я вам обеим налью, — шепнула из-за плеча Милесты Авита. — А вы улыбайтесь, господа на вас смотрят…

Холодный вечерний воздух быстро смыл остатки радостного возбуждения, и Мирвик вполне спокойно вел беседу с Ларшем.

— А разве мой господин не будет сегодня на ужине в честь высокородной госпожи Аштвинны?

— Мне тетушка это еще вчера запретила. Сказала: «По глазам вижу: заявишься в перевязи стражника. И придется мне объяснять всей городской верхушке, почему „краб“ сидит на почетном месте, по левую руку от Хранителя. Лучше уж приходи на следующий день».

Ларш усмехнулся: тетушка ошиблась. На ее праздник он пришел бы без перевязи, не стал бы обижать добрую родственницу. И закончилась бы восхитительная игра в простого парня. Но раз Аштвинна позволила ему не приходить на пир — что ж, он с удовольствием побудет еще стражником четвертого десятка!

Мысли Мирвика текли по схожему руслу. Он не удержался.

— Пусть господин не обижается, но… Я не понимаю, что Спруту за удовольствие изображать из себя «краба». Эти парни, что служат всерьез, стараются из-за денег. Предложи им работу с жалованьем хоть на медяк больше — уйдут и не обернутся на прощание. Опасное ведь дело! Да и не любят их в Аршмире… «крабов»-то…

Ларш медленно кивнул. Да, «крабов» не любили. И сейчас он, по настоянию Мирвика, набросил на плечи плащ, чтобы скрыть перевязь: в той части города, куда они шли, стражника могли и удавить в темном безлюдном переулке.

Спрут вспомнил рассказ Даххи о том, как ему на улице женщина плюнула в лицо.

Что мог Ларш сейчас ответить Мирвику?

Что почему-то чувствовал гордость оттого, что эти парни низкого происхождения приняли его как равного среди равных?

Что сегодня он впервые в жизни сделал что-то действительно полезное, важное? Что ему целовала руки спасенная им пленница работорговцев?

Нет, ни откровенничать, ни хвастаться своими подвигами Ларшу не хотелось.

То, что он сказал Мирвику, тоже было правдой:

— Может, это игра, но она открыла для меня много нового. Аршмир… я его не знал совсем, а он такой… такой разный! И хранит столько секретов! Я побывал в цирке, увидел его «с изнанки». А таверны, оказывается, распределены по десяткам стражи. А за дверями старинного особняка, где живет Дочь Клана, скрывается трогательная и гордая бедность… Да тут за каждой стеной — тайна!

Ларш жадно огляделся, словно чужеземец, впервые попавший в неведомый, бесконечно интересный город. И тут до него дошло, что они только что свернули на Двухколодезную улицу.

— А вот из этого дома, — указал он рукой вперед, — позапрошлой ночью вышел убийца.

Мирвик был погружен в размышления о непостижимых желаниях и прихотях высокородных господ, а потому ответил рассеянно, не задумываясь:

— Двое их было…

И тут же пожалел о своей неосторожности, потому что Ларш сгреб его за грудки, впечатал спиной в забор:

— Двое? Убийц? Откуда ты знаешь?

Мирвик мысленно проклял свой язык. Вот только не хватало ему откровенничать со стражником!

Но Ларш не собирался давать парню спуску:

— Может, ты был одним из них?

— Я?! — охнул Мирвик. — Да я же мышь, а не дровосек!

Не обратив внимания на странные слова, Ларш продолжал требовательно и грозно: