Танцуя с тигром - Лили Райт

Тигр бросился в ее лачугу, курятник, задний двор. Он рубил кустарники своим мачете. Он устал искать понапрасну.

Ничего не найдя, он снова схватил за плечи старую ведьму.

– В последний раз спрашиваю тебя. Где маска?

– Я продала ее американке.

– Какой американке?

– Той, которая водится с младшим Флоресом. – К женщине подбежала собака, и она погладила ее длинные уши. – Он был невинным мальчиком, который совершил ошибку. Мальчиком, которому нужна была мама. Я сразу избавилась от этой вещи. Он ничего мне не говорил. Я сама обо всем догадалась.

Тигр не мог больше слушать. Он с силой толкнул ее, прочь от себя, и старуха упала навзничь. Она ударилась головой об угол курятника и распласталась без единого слова, раскинув руки и ноги, как поломанный воздушный змей. Тигр опустился на колени рядом с ней. В мимолетном порыве нежности он приложил ладонь к ее лбу. Вернись, старушка, я не такой плохой, каким кажусь. А затем подумал: «Мне нужно позвать доктора», – но не двинулся с места.

Он смотрел, как она умирала. Она умирала, пока он смотрел на нее.

Он поднес палец к ее носу, чтобы убедиться наверняка. Смрад, исходивший от него самого, заглушил вонь свиньи и щелочи. Пес заскулил и стал рыть мордой под бедром своей хозяйки. По небу пролетела ворона.

Он встал и развел костер.

Ацтеки сжигали мертвых, чтобы ускорить их путешествие в загробный мир. Он был многим обязан этой старухе. Еще неделю назад он бы открестился от этого задания, но сейчас он не чувствовал ни страха, ни отвращения. Когда языки пламени взвились вверх, он оттащил тело женщины в огонь. Она была почти невесома. Ее черное платье надулось, как парашют, в восходящем потоке воздуха. Он увидел, как дух покидает тело старухи. Ее стенающий голос укутал его самого, будто саван. Мои любимые сыновья, все мы однажды умрем.

Той ночью Хьюго приснилось, что он – ацтекский палач, который работает в Храме Огня. Он чувствовал насыщенный соленый вкус крови во рту, и его руки болели от тяжести каменного ножа. Поднялся шторм. Ветер гнул деревья. Дьявольски вспыхнув, тихая молния ударила в храм. Величественное здание дрогнуло и утонуло в огне. В огне, из огня он воззвал к Всевышнему.

Хьюго вскочил, рубашка насквозь промокла от пота. Соледад не проснулась. На подкашивающихся ногах он пошел в кухню, открыл книгу по истории ацтеков. Падению Ацтекской империи и смерти Монтесумы предшествовало восемь предзнаменований.

Ацтекский рыбак поймал журавля с зеркалом на лбу.

Сердце Хьюго забилось быстрее. Ночью, после того как Рейес дал ему маску тигра, он увидел рыбака, в руках которого был журавль.

Комета в виде кóлоса пролетела по небу, рассыпав искры на город.

Стенающий плач женщины.

Бесшумная молния, которая разрушила храм.

От страха у него сперло в груди. Он видел комету в форме кóлоса на Карнавале. Старуха выла на ветру. В сегодняшнем сне он увидел молнию, которая разрушила Храм Огня. Следующие четыре были незнакомыми.

Кипящее озеро.

Комета в ночном небе.

Двухголовое существо.

Горящий храм.

Хьюго посмотрел на чайник, затем на духовку. Каждый предмет, казалось, мог измениться. «У меня видения. Я схожу с ума», – подумал он.

Спустя какое-то время он вышел на улицу, бросился на влажную траву, посмотрел на звезды – тысячи мерцающих копий, пронзивших черную плоть ночного неба. Многие месяцы его мысли были заняты только девочкой из магазина канцелярских товаров, но сейчас он встретился с новой опасностью. Четыре предзнаменования. Еще четыре осталось до падения империи. Но какой империи? Неужели цена за его грехи – его собственный разум? Неужели духи требовали возвращения посмертной маски? Он хотел спросить Соледад, но, будучи один на один со своими видениями, своей болезнью, понимал, что вынужден следовать за маской, куда бы она его ни вела. Глядя в ночное небо, Хьюго сжал руки в кулаки и ждал следующего послания от мертвых.

– Santísima Virgen, es tarde otra vez[240], но я не могу уснуть. Хьюго говорит, что скоро мы отправимся на cевер. Я не хочу уезжать. Я мечтаю жить в Реаль-де-Каторсе. Реаль – святой город, город призраков. Уичоли говорили, что древние духи живут в горах. Они употребляли пейот[241] и ходили в пустыню со своими подношениями. Католики отправляются в паломничество в приходские церкви, чтобы поклониться cвятому Франциску Ассизскому, чудотворному El Charritо[242], который исцеляет больных и увечных. Горный воздух настолько чистый, что может очистить твой организм за один день. Хотя я была там летом лишь однажды, когда мне было восемь лет, я до сих пор помню красоты этой земли. Тогда мы вышли за город, взобрались высоко, на руины, и я представляла себе, как давным-давно мужчины добывали здесь серебро, как со временем пышный город наполнился лавочниками и ремесленниками. А сейчас от этого всего остались лишь полуразрушенные стены и ду´хи, которые никак не обретут покой. Мы, дети, сидели внутри останков каменного дома – только стены, крыши уже не было. Конча сказала, что ему было триста лет. Я легла на спину в траве, и небо было ослепительно-голубым, и бутоны опунции были похожи на розовые сережки, и дерево, напоминавшее женщину, колыхалось на ветру.

Эти горы казались мне раем, и каждая обертка от конфеты была драгоценностью с короны самой королевы. Все лето я собирала мусор, чтобы сделать коллажи. Принцессы и драконы. В конце лета мать выбросила все мое творчество, сказав, что мы не можем забрать это с собой, и я расплакалась, спасла свои работы и принесла их тебе. Mamá рассердилась на меня – hija[243], нельзя приносить Пречистой Деве мусор, – но я знала, что тебе понравится. Ты помнишь? У святых должна быть долгая, вечная память.

И еще. (Ты все еще слушаешь меня?) В Реаль-де-Каторсе мы повсюду видели кресты. Кактусы росли в виде крестов, и деревья были похожи на кресты, и электрические провода перекрещивались, и мы, дети, лежали в горах, раскинув руки, пока все вокруг не начинало расплываться перед глазами, а мы не тонули в солнце. Прекрасные дети в форме крестов. Ты можешь видеть нас, возлюбленная Пресвятая Дева? Я все еще та девочка.

Теперь я хочу родить собственного ребенка. (Я стараюсь быть терпеливой.) Если у меня будет девочка, я назову ее Азурой, чтобы напоминать себе о том чувстве, когда ты стоишь на вершине горы в Реаль-де-Каторсе и слышишь, как звенят колокольчики на шеях у коз, почти как колокола в воскресное утро; и о том, как я лазила по земле в поисках драгоценного мусора, крышечки от бутылки или желтой конфетной обертки, которая застряла в колючках, в ожидании, что кто-то придет и спасет ее.