Пирог из горького миндаля - Елена Михалкова

Бабкин ничего не понимал в мужской красоте. Он и в женской-то не разбирался, а самой красивой считал собственную жену. Но ему приходилось признать, что смотреть на Давида намного приятнее, чем на его супругу. Тонкие черты лица, кожа с золотистым отливом. Легко вообразить, что когда Давид заходит в темную комнату, вокруг него распространяется мягкое свечение.

– В письменной форме! – сказала Соня.

– Дорогая, может быть, мы…

– Молчи, Давид! Я хочу, чтобы этот человек присылал нам отчеты.

– Но Соня…

– Не спорь!

«Этот человек» вздохнул. Голос у Софьи Аркадьевны был громогласный. Оглушительный, говоря начистоту.

– Вы очень поможете в моих поисках, если покажете мне какие-нибудь фотографии пропавших украшений, – сказал Бабкин. – Они у вас сохранились?

– Давид, принеси! – скомандовала Соня.

– Я не помню, где они лежат. Поищи сама, пожалуйста.

– Боже мой, посмотрите на этого мужчину! Он беспомощен как ребенок!

Софья Аркадьевна удалилась, на ходу продолжая стенать о своей горькой доле.

– У вас мало времени, чтобы сообщить мне то, что вы собирались, – сказал Бабкин.

Давид вопросительно поднял брови.

– С чего вы взяли, что я хочу что-то вам сообщить?

– Вы отослали жену. Уверен, вы лучше нее знаете, где что хранится в вашем доме. Фотографии – это только предлог. Отсюда вывод, что вы хотите поговорить со мной наедине.

– Не сообщить, – Давид покачал головой. – Спросить. По делу об убийстве моей матери был задержан парень из фирмы, устанавливавшей ей сигнализацию… Козицкий. С чего вы взяли, что в убийстве был замешан кто-то еще?

Он смотрел на Сергея с напряженным вниманием. Бабкин не обладал проницательностью Илюшина. Но ему показалось, что за интересом Давида стоит не только вполне понятное желание узнать, кто был причиной смерти его матери.

– Всплыли новые факты, – неопределенно ответил он. – Вы уверены, что ничего не хотите мне сказать?

Давид колебался.

Сергей помнил его показания. Алиби Давиду обеспечивала его жена: она подтверждала, что они гуляли в парке и покупали пирожные. Свидетелем выступил охранник в продуктовом: он вспомнил, что похожая на Дарницких пара действительно заглядывала в магазин. Бабкин еще тогда усомнился в неоспоримости их алиби. Через этот квартал ходило много любителей сладкого. Охранник вполне мог спутать Давида и его жену с кем-то другим.

– Вам известно, кто был второй грабитель? – спросил Бабкин, не сводя с него глаз.

– Я не… то есть…

– Нашла! – в комнату ворвалась Соня. – Вот, смотрите! Здесь почти все.

Бабкин раскрыл альбом и, не удержавшись, присвистнул.

– Извините!

Восторг его был вызван не красотой украшений, а обилием фотографий. Он держал в руках всю коллекцию Изольды Дарницкой, вернее, память о ней. «Черт возьми, с этим можно работать!»

– Фима Плучник был замечательный ювелир, – грустно улыбнулся Давид. – Большую часть этих украшений он сделал для матери сам. Она всю жизнь была его клиенткой.

Сергей вытащил телефон.

– Я пересниму украшения, если вы не против.

– Конечно. Хотя проще, наверное, отдать вам альбом. – Давид вопросительно посмотрел на жену.

– Вы его вернете? – строго осведомилась Соня.

– Верну обязательно.

Сергею хотелось как можно скорее позвонить Илюшину. Но у него ушло еще не меньше получаса, пока они выясняли, какие украшения были возвращены Давиду, а какие так и не нашлись.

Когда они закончили, Бабкин почувствовал, что от блеска драгоценностей у него мутнеет в глазах.

– Вот на всякий случай моя визитка. Если вспомните что-то об убийстве Изольды Андреевны или Павла Варнавина – любую деталь, что угодно, – позвоните.

Сергей предусмотрительно положил на стол две карточки. Уходя из квартиры Дарницких, он уносил с собой пачку снимков и твердую уверенность в том, что Давид что-то скрывает.

Серые офисные здания теснили друг друга к берегу реки, словно каждое хотело сбросить конкурента в воду. Стекло и бетон, бетон и металл – три пятнадцатиэтажных аквариума, в которых трудились сотни аквариумных работников. Илюшин попросил водителя остановиться. Едва он вышел, речной ветер забрался ему под пальто и ощупал ребра. Макар сразу пожалел, что не позвонил из машины. Но такси уже отъезжало, и он, подняв воротник, набрал номер Яны.

– Я добрался. Как найти твою маму?

– Среднее здание, офис четыреста четырнадцать, восьмой этаж. Только предъяви паспорт на входе.

– Понял, спасибо. От тебя что-нибудь передать?

Яна немного помолчала.

– Мама не знает, что я не виновата в смерти Пашки. Сообщи ей об этом как-нибудь поаккуратнее, ладно?

– Ты не сказала матери? – поразился Макар.

– Ей это вряд ли бы понравилось.

Илюшин окончательно перестал что-либо понимать. Далеко в Литвиновке Яна Тишко, правильно истолковав его молчание, тяжело вздохнула.

– Во-первых, она не поверит. Знаешь, Макар, я каждый день имею дело с собаками и кошками. С большинством из них мне приходится проводить довольно болезненные манипуляции. Я могу уговорить почти любое животное позволить воткнуть ему в лапу иглу длиной с ладонь. Но я не способна убедить собственную мать в том, что мне больше нравится хурма, чем яблоки. Она мне двадцать лет не верит и каждую неделю привозит антоновку.

Илюшин понимающе хмыкнул.

– А во-вторых, мама – человек шаблона. Она много лет жила с мыслью, что ее дочь убийца. Выстроила вокруг этого целый мир, в котором у нее была своя роль: оберегать от меня других детей, которым я могу причинить вред. Видишь ли, Макар, быть матерью убийцы довольно неприятно. Но людям свойственно в самом неприятном положении искать хоть какую-то выгоду для себя. Моя мама пятнадцать лет была ангелом-хранителем на страже мира. А ты хочешь все испортить!

Она тихонько рассмеялась. «Истерика», – сочувственно подумал Макар. Но в следующую секунду Яна Тишко совершенно спокойным голосом произнесла:

– Наверное, даже лучше, что она узнает эту новость от тебя, а не от меня. Я же чокнутая.

– Что-то я не заметил.

– Мне нет никакой веры.

– В самом деле?

– Я пью таблетки, прописанные психиатром, – пояснила Яна. – Чтобы мне не снились кошмары. Все, кто пьет таблетки, больные люди. Ты же не станешь утверждать, что здоровому будут назначать лекарство, правда?

– Железная логика, – пробормотал Макар. – Ладно, я понял. Что еще передать твоей маме?