Без боя не сдамся - Дина Рид

Маша расцвела благодарностью:

– Мне приятно, что так считаешь! Но, знаешь, это несправедливо: ты меня хвалишь, а мне тебя хвалить нельзя.

– Главное, мне можно, – хмыкнул он и впился белыми зубами в громадную красную клубнику.

Маша уже без шуток спросила:

– Алёш, как ты смог пойти так быстро? Я правда хочу знать. Доктора утверждали, что вообще не встанешь… Боже, чего они только не говорили!

– И ты всё равно оставалась со мной… – серьёзно посмотрел в её глаза Алёша и с почтением поцеловал изящную руку: – Спасибо!

– Как иначе? Скажи, тебя возили за границу, да? Какие-то современные методики?

– Нет, – покачал головой он. – Я просто решил, что пойду, и всё. Раз не умер. Для чего-то ж мне дал Господь второй шанс. Стал тренироваться. Если честно, отсюда сильно хотел уйти. Во что бы то ни стало. На своих двоих. Мы с отцом… не очень ладим. Точнее, слово «ладим» вообще не о нас.

– Всё так плохо? – обеспокоилась Маша.

– Давай не будем об этом. Жизнь меняется. Пока меняется к лучшему. Но я не хочу загадывать.

– А может быть, ты изменился? – спросила она. – Помнишь вторую заповедь: возлюби ближнего твоего, как самого себя? Наверное, ты учишься любить себя и не только…

– Ты знаешь заповеди?! – поразился он.

– Ага, – кивнула Маша, – изучила. Я и молитвы некоторые наизусть знаю: за здравие, Отче Наш… Мы же тебя с отцом Георгием вместе выхаживали…

Алёша погрустнел:

– Скучаю по нему.

– Думаю, он по тебе тоже.

– Вряд ли. После моего признания он видеть меня не хочет. Потому и отца в больницу вызвал.

– Это не он. Ты ничего не знаешь? – удивилась Маша.

– А что я должен знать?

– Мне отец Георгий рассказал. И кстати, да, он был очень сердит на тебя. Но кто любит, тот прощает. А он любит, поверь. Так вот, ты же был в розыске, когда ушёл из дома…

– В смысле? – перебил Алёша.

– Отец искал тебя, подал заявление в полицию. Когда твоё имя всплыло в связи с падением, в полиции просто пробили по базе, и обнаружилось, что ты числишься как пропавший без вести подросток.

Алёша запустил пятерню в волосы, у него вырвалось:

– Офигеть…

– У отца Георгия потом были проблемы в епархии из-за всей этой истории. Его даже хотели лишить сана.

– За что?! – вскочил Алёша.

Маша развела руками:

– Ваши православные дела я не очень понимаю. Извини, но мне большинство церковных правил кажутся каким-то пережитком. Мир давно изменился, а в церкви всё осталось, как сто лет назад. Я потому и вела себя так тогда – у кукурузного поля. Идиотская форма протеста против ярлыков.

Алёша будто не слышал её слов, он был поражён:

– Как можно наказывать человека за добро?!

– Видимо, и в религии есть несправедливость. Когда ты пропал, я уехала в Москву, и мы с отцом Георгием больше не созванивались. Но, думаю, он посердился бы и перестал, если бы не твой папа.

– Что ещё отец сотворил? – нахмурился Алёша.

– Пригрозил, что возбудит против батюшки уголовное дело, если тот попробует с тобой общаться. Мол, всё можно представить как похищение – он утверждал, что ты вряд ли добровольно ушёл в скит, потому что ты даже не крещёным был.

– Но меня же можно было спросить! Почему меня никто не спрашивал?!

– Думали, что ты ничего не помнишь. Ты так тщательно скрывал… слишком правдоподобно.

Алёша покраснел и замолчал. Маше стало не по себе – хотелось переменить тему, но она не решалась. Наконец Алёша буркнул:

– М-да… Впрочем, что ещё от моего отца ожидать? Он в этом весь.

– Похоже, тебе с ним трудно.

Алёша криво улыбнулся:

– С этим не поспоришь.

– Жалко, – вздохнула Маша.

– Да ладно, – махнул он рукой. – Проехали. Только теперь всю эту ерунду как-то надо исправить. Извиниться, по крайней мере. Я должен найти батюшку. Я слишком многим ему обязан. – Алёша помолчал немного и добавил: – На самом деле я даже рад, что всё не так, как я думал. Спасибо, что раскрыла мне глаза.

Отчаянно боясь ответа, Маша тихо спросила:

– Ты хочешь вернуться в скит? Быть монахом?

Алёша отрицательно мотнул головой:

– Нет. Я люблю отца Георгия, скучаю, но он был прав – я выбрал не свой путь: монахом быть не хочу.

У Маши отлегло на сердце. Она лукаво заметила:

– Не будь. Я тоже не хочу, чтобы ты был монахом.

Алёша отставил поднос на подоконник и потянулся к ней. Маша посмотрела в его глаза:

– А что ты хочешь?

– Жить. Двигаться. Быть с тобой.

– А петь? Ты можешь петь после трахеостомы?

– Пробую. С апреля начал заниматься. Сначала было похоже на несмазанную телегу, теперь вроде лучше. Зато уж точно заикаться перестал…

– Спой сейчас!

– Смеёшься?

– Тихонечко. Пожа-алуйста. – Маша молитвенно сложила перед собой руки, и простыня опять упала, обнажая тело.

Алёша закрыл лицо ладонями, продолжая подсматривать между пальцами:

– Нет, в таких условиях это совершенно невозможно.

– Ах так?! – возмутилась Маша и соскочила с кровати. – Тогда я ухожу!

– А кто тебя отпустит? – голосом мультяшного монстра произнес Алёша и вернул её на ложе.

Они расхохотались громко, чересчур громко для пустого дома. Со смехом и визгом Маша игриво отбивалась от него, и, наконец, снова сдалась на волю победителя. А потом они заснули, счастливые и беспечные, какими бывают люди только в двадцать лет.

* * *

Маша проснулась первой. За окном рассвело. С распирающей сердце, почти материнской нежностью она смотрела на спящего Алёшу, слушала его ровное дыхание. Он сдвинул брови, насупился, потом вздохнул и расслабленно улыбнулся. Сон прозрачной рукой стёр со лба тень пережитого. И теперь красивое лицо, обрамленное светлыми кудрями, с ямочками на разрумянившихся щеках принадлежало не страстному любовнику, не рано повзрослевшему юноше, а милому мальчишке лет шестнадцати. Маша еле сдержалась, чтобы не покрыть Алёшу поцелуями. Но будить его, так сладко спящего, было жалко. Алёша повернулся на другой бок, подмяв под себя простыню. Его спину, бёдра, плечи рассекали шрамы: розовато-белые, недавние, после операций и несколько старых, коричневых. Сколько боли он перенёс! Почему ему одному её досталось так много? Маша осторожно дотронулась кончиками пальцев до уродующих кожу тёмных рубцеватых полосок. Откуда они? Её сердце сжималось, но безграничное уважение, гордость за Алёшу перекрывали жалость в душе. Чего только не пророчили врачи: «шанс, что выживет – один к девяноста девяти», «останется овощем», «зачем тебе взваливать на себя калеку», но Алёша смог сделать себя, построить заново из немощного, искалеченного тела настоящую крепость из мышц. У него хватило духа выбрать жизнь, встать и пойти – не по воле магов и волшебников, а по собственной воле. Склонившись над Алёшей, Маша осторожно поцеловала его кудри и почти беззвучно шепнула: «Люблю тебя».