Натренированный на победу боец - Александр Терехов

– Мне уйти? – обиделся Свиридов.

– Пока вы здесь, он будет просить. Такое состояние, отлежится – придет в себя, я ведь тоже немного понимаю. Не сажайте сюда никого!

Занесли стол, сиделка-старушка записывала, расспрашивала, расчертила тетрадь, читала газету, зевала, уснула.

Я поднимал голову, чтоб проверить: могу? Время легконого, я чуял сон, только не осиливал уснуть, лоб холодный, нутро не болело – пекло, я проглатывал воздух, воду принесли холодней, нет кашля – печет не меньше, – так и должно, когда проходит? Тридцать восемь и две. Старый на часы:

– Половина двенадцатого. Еще ничего страшного.

– Сходи за ней.

– С чего ты взял, дурак? Хватит пить, понимай: вода не утолит, начнут действовать таблетки; а-а, доктор, входите.

Ладони утопали в животе, – о чем вам особенно неприятно вспоминать? – я не могу, что неприятно вспоминать, врач не знал:

– Что же это…

– Обыкновенное пищевое отравление, – цедил Старый.

– Что же предложить?

– Самое простое: два пальца в рот. Или прочистить желудок: вода с содой. Или с марганцовкой.

– Давайте, тогда пускай он действительно, что ли, два пальца в рот. Или с марганцовкой. Я еще подойду к шести.

– Не беспокойтесь. Я рядом, развитие у него обнадеживающее, утром проснулся зеленей. Зайдите утром.

«Попроси ее». – «Ты меня пугаешь, ясно скажи: все, я сошел с ума, решил оставаться, и я успокоюсь». Да кто там? Опять Свиридов:

– Мужики, нашел ее по телефонам, просил, расписал, но сегодня не может. Завтра! И то – благодаря мне. Завтра до обеда. Или к вечеру.

– Товарищ прапорщик, можно мне с ней переговорить? – И Старый ушел к телефонам. Сиделка проснулась: как?

– Уйдите. Вы мешаете. Отсюда. На хрен. Мне противно. Свали.

Она перенесла стул в угол. Я бесполезно матерился: глухая.

Старый: нет, не может сегодня. И не хочет. Хватит. В обед выпей чай, съешь сухарь – силы нужны. Болит? Ну, слабость, понятно. Раньше времени не думай.

Еще раз Свиридов:

– На завтра. Но ее сегодня повезут куда-то на процедуры, где-то рядом, – вдруг сегодня забежит? Но не настраивайся.

Метет. Всполошился: как метет? как же дорога? Нет, просто с крыши подуло, хорошо б до обеда поспать; пойди попроси ее лично, не откажет. Нет. Позови Свиридова. Зачем? Попрошу машину ехать к ней. Ты успокоишься? Спокойно. Мы собирались вырваться. Ты даже хотел больше, чем я, верно? Сейчас хочешь? Если ты сходишь к ней, да. Ты мне ставишь условия? Надо тебе! Срочно в Москву! В больницу! Глядеть кишки!

Нет. Нет, ничего не надо, сидите, это у нас так, рабочие вопросы. Воспоминания детства! Я лучше знаю, что ему сейчас лучше, ага, ага. Вот и сидите.

Прости, ты не виноват. Но что я ей скажу? Зачем она тебе?! Нам всего-то четверть часа, и нас нету, и все вот это останется здесь. Распахали, мы запустили ход. Утром вышли – три километра в сутки, – они завтра придут! Поймут же кто, нас же и заставят останавливать! Они не знают, что не остановишь. Уходим сегодня, все!

– Скажи: хочу еще раз увидеть.

– Мы сегодня не едем? Не едем? А когда едем? Завтра едем? Вообще – едем?

Чтобы не ждать, я придумал уснуть, Старый отправился, раздельно и неумело матерясь. Я очнулся среди работы. Нежданно вывалился из нее и оказался лежащим в полусонной постели – что делал? Старый держит за руки – выпустил и промокнул губы мои влажной тряпицей, я хватал ее губами – пить, – отнял; в комнате новая пустота и холод, вбежала со шваброй сестра – моет у кровати, испуганно поднимая взгляд. Так опять?

– Да-а, и что-то по типу судорог, – подтвердил Старый. – А сейчас тошнит? Дай-ка. Тридцать восемь и шесть. Ого.

Что в комнате нового? В каждом ухе свои звуки – посреди головы они бумажно терлись. Поиграл челюстями: не трещит в ушах? не заложило? Поднял часы к левому уху. К правому. Одинаково слышно. Без пяти пять. Старый тепло одет, с улицы. Я вспомнил.

– Нет. Я ее не нашел. Дома нет. Никто не знает. Только завтра. – И громче: – Пей чай горячий. – На кровати появился мой бушлат, шапка, теплые носки. – Дует. Ты оденься. На улице так тихо. Готовятся поджигать. У подъездов коробки с крысами, банки, керосин, ветошь, из проволоки крутят что-то вроде факелов. Подвалы настежь. Через проспект бревна, это им кажется – дорожка мусора. Баррикады! Хэх, так пусто… Хоть пьяного увидеть, или чтоб выматерил кто. Надевай вторые носки! Знаешь… – Старый поджидал ухода сиделки – тоскливый, куксился. – Может, прямо скажу им, что подыхаешь, пусть выпустят одного, лечиться. Мы выдумываем про них ужасы, если по-людски обратиться – отпустят?

– Нет. У меня же нет ничего страшного.

Вернувшаяся сиделка вытерла руки, значительно оглядела нас и уселась.

– Тогда одевайся.

Поедем. Упростилось. Чуя себя заново, я без помощи сел, натянул бушлат, взял шапку; спросить воды? Старый сходил осмотрел коридор и успокаивающе кивнул. Проверил тумбочки: ничего нужного? И – на подоконник. За ним в млечно-мутном воздухе едва виднелись очертания домов. А приехали летом.

Я пробовал, как держусь на ногах. В коридоре санитарки и беременные обсели телевизор, на лежаке поперек выхода на лестницу спал Заборов, спрятав голову под бушлат, рядом на корточках – солдат. Уборщица гнала щеткой бумажки в сторону уборной. Если задержится там?

– Как чувствуешь? Не пей.

– Так, глаза слипаются, вроде жар, а голова – обычно.

– А живот?

– Меньше. – Пекло глуше, но внутри пухло холодное резиновое мясо, все давя. Успеем.

Как ни настраивались – дрогнули, когда засигналила машина. Старый выглянул и необычно медленно проговорил:

– Что там у нас? Молоко привезли. Сядь, чего ты?

Все, обнял жар и защипало, заныло – от затылка к ступням, тяжело взлетал из нутра воздух, я сорвался на кашель, не спуская со Старого глаз, вцепившись в шапку – не забыть, чтоб там, где мы будем, не простывать.

Старый высунулся в коридор, скоро вернулся, у него появилась одышка, жадно смотрел в окно – Старый ждал, дождался и близко подошел к сонно нахохлившейся сиделке.

– Так и будете сутки? Ночь впереди. Ваша помощь понадобится главным образом ночью, когда я, как вы понимаете, сплю. Сейчас мы бы и без вас бы. – Перервалось дыхание, сиделка его не понимала, но приподнялась.

Автомобиль «Молоко» развернулся и пятился к подвальному окну – от крыльца к нему семенили буфетчицы. На дороге, до самых ворот, – ни души, один часовой прихлопывал лопатой сугробы.

– Пойдите отдохнуть. Набраться сил.

– При-ивыкла я. Сорок лет уже! Да ладно ва-ам. – Она оставалась стоять.

Автомобиль вдруг замедлил, повело на льду – забуксовал. Он не встанет под лестницу.