Натренированный на победу боец - Александр Терехов

– Сколько там время?

Он скоро, словно обрадовался, выпалил:

– Не задавать вопросов. Молчать!

Считаем, еще ночь. Крысы двигаются вторые сутки. Расстояние. Мы ведь не пешком шли. На машине, в разговоре, скрадывается. Величина пять-шесть километров условна. Не меньше? Хрен их знает, соблюдали они санитарные нормы размещения промобъектов? Караульный не ответит, в какой части города застенок. Низина? Если вотчина милиции – во дворе клетки с собаками. Ладно. Даже в паскудном раскладе полсуток еще есть. По дороге они растянутся. Достигнув домов, разойдутся. Вечером кто их увидит? Вечером еще не переполох – крыс всегда много, перемещения объяснят поджигом. При наибыстром движении мы обязаны покинуть город вечером. Последнее – завтра до подъема. В день приезда гостей. Ужас – когда переселенцы «подтопят» окраины и опять образуют поток, гуще, чем при движении вдоль дороги, вдобавок растянувшиеся остатки продолжат непрерывно входить в город – часов шесть подряд. Пока они где-то залягут. Отягчающее: небольшой город, бараки, то бишь хилые подвалы, изначальная закрысенность, праздник, шум. Местные, изувеченные поджогами, вовсе одуреют – опасней они. У переселенцев что… Голод, подавленность, нечувствительность к опасности, потекут всюду вниз.

Надо решать задачу, исходя из того, что не уйти, эти шесть часов я – один здесь с запечатанными руками или в кабинете на этаже. Когда начнется, никому будет ни до чего. Плачет кто-то. Проверим, что мне дано. Я беспрепятственно сел и встал. Караульный не покинул табурета, другой узник плакать не перестал.

– Константин. – Узнал я, наш водитель. – Да брось ты, прорвемся! Жена твоя знает?

– Позавчера к отцу. На черта она сдалась?! Подсуропила мне. – И потрогал штаны. – Заразу. Бородавку. Остроконечная…

– Кандилома?

– Она! Я называю: канделябр. Аммиаком каждый день прижигают, слезы сами текут, видишь. – И длинно высморкался.

Окна нет, кирпич, тыльная стена к улице? Полы деревянные, дерево не радует. Изношенные плинтусы. Отопление – две трубы, нехорошая нижняя. Зато без окон. Но дверь. Зарешеченная дверь. Хоть сеткой бы затянули. Над нижней петлей отверстие. Доступ свободен. Ближайшая угроза – норы.

– От двери. Сядь!

Ладно, сволочь. Коридор посмотрю, когда по моему хотению поведешь на парашу, если нет ведра; сколько увидел моей температуры? – молчит. Больно, живот. Солдат – по коридору. В шинели. Улица близко? Четыре, пять. Пять шагов и вернулся. Надеемся, он дошел до угла, а не до конца коридора. Коридор нужен длинный. Что ж, не трясут, пока я еще?.. Чтоб не налезали, коридор. Болит. Когда позовут, будем говорить, когда позовут, все решится, они меня, и если… Колола медсестра, пальто на халате. Костик спал. Караульный шлепал меня по морде.

– Требую, немедленно, пусть вызывают.

– Куда ты хочешь?

– Раз меня арестовали! Требую, в чем я виноват?! – Вдруг я перестал видеть его и пытался проговорить через тьму: – Требую допроса! Или отпустите, я… Наручники! Вызовите Клинского!

Наручники разорвались, я развел сладостно руки, и та новая сила подняла меня на свет – я зажмурился, караульный выкликал часового, доставал ключи, шепча:

– Спал бы… Какой-то там Клинский. – Убежал наверх, дверь на улицу, почему не зовут, не хватает, думай, чего не хватает, не могу понять, что вообще есть, убедить отпустить, но они мастаки переубеждать, шкуру трогает холод – как они переубедят, уходить скорей, из-за жара неявно желание спать, все равно разбудят. Когда откроют дверь, сам не встану. Держаться правильно. По-хозяйски, мы им нужны. Костик заворочался:

– Подать чего? Не жди. Продержат, пока те уедут. Давно ушел?

Сколько – час? – два, не менее. Поднялся – и почернело, жаркое; я впился в решетку – пусть заметят. Как долго. Решетка начала вырываться, словно повис. Сесть, а страшно отцепиться, взголосили: часовой! часовой! – усадили, на ладонях железный хлад, пришаркал: че ты хотел? – заспанный, без ремня, хочу на допрос – хрипом. Когда должны – покличут. Всем плохо. У всех важное.

– Ну доложите, – озвучивал меня Костик.

– А они, что ль, не спят? – пробурчал дежурный и крикнул в сторону: – Вызов кружкой или кирпичом? – Кирпичом постучал по трубе, утопающей в потолке. – Вишь, молчат. Да спят, собаки! – И еще постучал.

Я забыл, много после зашаталось, часовой пыхтел: да держись ты! – я ловил перила, лестница обтянута железной сеткой в рост – не забыть, через улицу шли – опорожнилось нутро, часовой отпрыгнул: черт! ну? все? вытрись! – в голову, под кость, набивался горячий песок, его утаптывали частыми толчками, распирался, особо больно ломясь в затылок, утоптали, сыпят еще… разрешите? Пожалуйста! Где же стул?! Я не вижу стула! Как же без стула?!

– Прошу вас на диван.

В застекленных коробках бабочки, нет бы родное – садовую муху, да мала, не признаю; приблизились, увидят, как дрожат руки, дрожат колени, подсел на диван кругломордый товарищ с маленьким ртом, из-под дешевого спортивного костюма рюмкой торчит галстук, ворот белой рубашки. Наспех застеленная раскладушка.

– Вы знаете, такая горячка, что мы по-домашнему. Здание совсем не приспособлено. Видели сетку на лестнице? Это же бывший детский сад… Что вы так волнуетесь?

– С кем… я говорю?

– Я исполняю обязанности начальника Светлоярского отдела Управления Министерства безопасности России по Тамбовской области.

– А кто Клинский?

– Подполковник Клинский… Видите ли, у него теперь другая работа.

Мои руки. На левой ладони появились две однонаправленные царапины. Мужчина предложил:

– Вас проводить?

– Что? А вы не хотите… – Нет, не с этого! – Я требую: почему нас задержали? Что вы хотите доказать? Я требую адвоката. Я объявляю голодовку. Обращаюсь к Генеральному прокурору. У вас не получится ничего… Произвол.

Мужчина умоляюще загородился ладонями.

– Прошу извинить, я в должности первый день. Я ваши обстоятельства как-то пропустил, столько дел… Одну минуту! Сейчас попытаюсь освежить. – Выгреб из-под дивана связку ключей и отпер сейф. – О-о, да тут завал, набросано… Вы не помните, на какую букву? Или по статьям надо смотреть?.. Нет, сами не найдем. Если… А прописаны вы где? В Москве? Вы там живете? А здесь почему? А, вот, Москва, двое вас, повезло – сверху лежало… Точно. Пожалуйста, ваше дело. – Положил мне на колени сшитые листы. – Как раз умыться схожу, чтоб не мешать. Будете уходить – ключи часовому. Придерживайте, если листок не подшит, чтоб не вывалилось, у нас строго. Простите, я, как говорит молодежь, не сразу врубился, у нас каждый отвечает за свое направление…

Буквы сплавились в ручейки смолы, листы слиплись – я наслюнявил щепоть, но не мог листнуть. Спекалась строка, которую пытался прочесть.

– Не могу. Прочесть.

– Да? Извольте, я вам почитаю. Что тут? Так, так, – промахивались страницы. – О, да тут много, я всего не буду, чтоб не задерживать, и так столько продержал среди ночи. Ага, вот тут, в конце, суть. Ага, ага. Я лучше перескажу человеческим языком, а то наши понапишут. Вы готовили убийство Президента России во время посещения нашего города. – Поднял глаза на календарь. – Завтра. Задержаны с оружием при погрузке в автомобиль. Автомобиль угнанный, из деревни Палатовка. Бывали в деревне? Протокол опознания. Две винтовки, снайперские, что-то марка не написана, патронов две коробки, карта города, бинокль, фонари, ваши отпечатки…