Политические режимы и трансформации: Россия в сравнительной перспективе - Григорий Васильевич Голосов

Из таблицы видно, что массовое понимание демократии во всем мире – в основном правильное. Россия отклоняется от среднего значения в низшую сторону, но незначительно. Серьезные отклонения демонстрируют лишь Казахстан и особенно Таиланд. Более интересную картину дает второй вопрос. Оказывается, что жители большинства стран считают свои режимы демократическими. Особенно поражает в этом отношении Китай, где понимание демократии – правильное, но при этом китайцы в огромной массе оценивают свой режим как демократический, хотя китайского лидера вовсе не избирают на свободных выборах. Возможно, десятилетия партийной пропаганды заставили-таки китайцев поверить, что «народная демократия» – тоже демократия, пусть и особенная. Но не стоит сбрасывать со счетов и особую осторожность, которую должны проявлять граждане Китая, отвечая на этот вопрос.

Россия входит в число стран, где большинство респондентов не оценивает режим как демократический. Интересно, что в этом граждане России сходятся с довольно большой долей граждан США. Думаю, многих американцев эскапады Трампа могли побудить к критической переоценке своего политического строя. Украина особенно ярко показывает, что недовольство людей общей ситуацией в стране может вести к неадекватной оценке ее режима. Однако в случае России (или, например, Эфиопии) следует, очевидно, говорить о способности людей рационально оценить характер политического режима, правильно соотнеся его с собственными общими представлениями. Ведь выборы проводятся регулярно, и если люди, вопреки этому факту, все же не считают свои страны демократиями, то происходит это по той причине, что они не находят выборы свободными. Надо сказать, что и в других электоральных авторитарных режимах уровень их признания демократиями довольно низок, и это несмотря на все усилия, которые такие режимы прилагают к тому, чтобы казаться демократическими.

Подводя итоги, могу констатировать, что теория о качественных различиях между гражданами России и других стран по параметрам актуальной и возможной поддержки демократии в целом не подтверждается. Особенности, конечно, есть, но многие страны успешно перешли к демократии и продолжают ее поддерживать при очень сходных характеристиках массового сознания. Дело не в народе, а в политике.

4.4 Территориальная целостность России

Ответ на вопрос о том, каким образом будет складываться дальнейшая траектория развития России, в значительной степени зависит от того, сохранит ли она территориальную целостность. Ведь если Россия распадется, то нет и предмета для разговора о ее политических перспективах. На этот счет есть три точки зрения. Одна из них, официально разделяемая властями страны, состоит в том, что с российским федерализмом все в порядке, он цветет, обеспечивая каждому региону свободу развития в гармоничном единстве с другими регионами. Эту позицию я обсуждать не буду даже не потому, что она неправильная, а просто потому, что никаких изменений на обозримое будущее она не предполагает, в то время как эта книга – о политической динамике.

Вторая точка зрения, к которой склоняются многие оппозиционно настроенные интеллектуалы и базирующиеся за рубежом российские политики, состоит в том, что России предстоит пережить «реальную федерализацию». Я согласен с тем, что после демократизации России стоило бы вернуться к федерализму, которого сейчас просто нет, как минимум в объемах, предусмотренных Конституцией 1993 года. Но именно в таком порядке: сначала восстановить демократию в центре, а потом урегулировать отношения между центром и периферией. Более содержательно о возможном характере реальной федерализации я поговорю в дальнейшем. На данном этапе этого достаточно.

Третья точка зрения, довольно широко представленная в оппозиционных СМИ, состоит в том, что у России как государства нет будущего и после прогнозируемого сторонниками этой позиции военного поражения Россия непременно распадется. Главный бенефициар этой позиции – украинские власти, которым в целях патриотического подъема общественных настроений важно убедить своих граждан, что после полной победы – которая в этой перспективе, конечно, должна представляться неизбежной – российская проблема будет решена раз и навсегда. Простая (хотя и неправильная, на мой взгляд) логика в данном случае сводится к тезису «Нет России – нет и проблемы». Второй бенефициар – это российские власти, запугивающие население тем, что враги России хотят ее «расчленить» и единственный способ избежать этого – сплотиться вокруг Путина.

Я полагаю, что главным недостатком теории распада России является полное игнорирование той простой истины, что если что-то происходит, то это кому-нибудь нужно. И этот «кто-то» должен находиться не за пределами России, а внутри нее. Иными словами, есть ли те внутриполитические игроки, для которых распад России был бы ключевой целью, а не периферийной частью какой-то более широкой политической программы? Если такие игроки есть, то они, понятное дело, могут сыграть значительную роль в дальнейшей российской политической динамике. Если же нет, то все разговоры о распаде обречены оставаться пропагандистскими колебаниями воздуха.

Прежде чем перейти к разговору по существу, мне хотелось бы кратко остановиться на проблеме колониализма. При этом я не буду касаться этой темы в том разрезе, который сейчас стал основным в общественных дискуссиях на Западе. Там речь идет о преодолении культурных последствий колониализма в жизни самих западных стран. Ведь проблема деколонизации в мире уже решена, и если жителям немногих остающихся колоний сейчас предлагают независимость, то они, как правило, вежливо отказываются – как это произошло, например, на референдуме 2021 года в Новой Каледонии, где, впрочем, есть хоть какое-то движение за независимость. На многих других заморских территориях западных стран, вроде Арубы или Реюньона, никому и в голову не приходит отказываться от нынешнего удобного статуса в пользу сомнительных выгод, которые дала бы независимость. Конечно, при высоком полете фантазии нынешнюю западную дискуссию можно привязать к российским реалиям, но я воздержусь.

Однако если посмотреть на тот процесс деколонизации, который действительно был одним из центральных событий второй половины прошлого столетия, то из него можно извлечь некоторые полезные уроки. В очень широком смысле можно выделить две различные, хотя и совместимые до известных пределов, модели деколонизации.

Одна из них – это модель активного противостояния колониальных властей и сторонников независимости. Эта модель часто реализовывалась в форме вооруженного противостояния. Самые яркие примеры тут – Алжир и бывшие португальские колонии в Африке, хотя есть и менее очевидные, но не менее показательные случаи такого рода. Скажем, движение за независимость Индии руководствовалось, как известно, теорией ненасилия, но непосредственным стимулом к тому, что власти Великобритании пошли на уступки, стало восстание моряков британского индийского флота в 1946 году. Разумеется, до вооруженных конфликтов доходило не везде, но в некоторых случаях предоставление независимости рассматривалось как единственный способ их предотвратить.

Вторая модель, которую я определил бы как «сброс балласта», реализовалась при распаде африканских колониальных империй Франции, а затем, в несколько меньшей степени, и Великобритании, в 1960-х