И унесет тебя ветер - Жан-Марк Сувира

— Очень жаль, если я им мешаю. В такую жару я плохо сплю и рано просыпаюсь. Проснувшись, делаю небольшую зарядку. Шум, который они слышат, — это я прыгаю через скакалку. Я не знал, что им меня слышно: я привык к гимнастике. А вообще я совсем не шумлю.

— Согласен, это не так уж страшно, — кивнул юноша-полицейский. — Вы обязуетесь больше не тревожить их?

— Да, конечно, я буду выходить на улицу.

— Сейчас я запишу это ваше заявление, а потом познакомлю с ним вашего соседа. Знаете, какие бывают старики: из-за ерунды нервничают, надо же их успокоить. Сейчас им еще и от жары очень плохо бывает.

Юноша составлял ответ на заявление, а его спутница машинально опять стала оглядывать квартирку. Ее внимание привлек обернутый в газету плоский предмет на входной двери, примерно на три четверти от ее ширины и высоты. Ей стало любопытно, что это такое. Размышляя, она почувствовала тяжелый взгляд человека и тут же покраснела. Ей стало не по себе, она извернулась на стуле и вдруг страшно заинтересовалась протоколом, который писал ее коллега.

— Так, теперь я заактирую ваши ответы. Итак, вас зовут Оливье Эмери. Родились…

— Первого ноября тысяча девятьсот шестьдесят пятого года в Шатору, департамент Эндра.

— Проживаете в доме № 17 по Будапештской улице, седьмой этаж, дверь направо. В жару без лифта высоковато будет!

Молодой патрульный позволил себе такую шутку, понимая, что дело об утреннем шуме не слишком серьезно. Его коллега смущенно улыбнулась. Эмери тоже принудил себя изобразить улыбку.

— Телефон?

Оливье Эмери стремительно думал. Телефон есть у всех. Он тоже должен быть как все, но давно решил никому не давать номер своего мобильного, да и сам воздерживался им пользоваться и даже заряжать. Исключение делалось только для экстренных случаев.

— У меня нет телефона. Теперь они у всех есть, а раньше-то как жили? Не было их, и обходились! А по мне мобильный телефон хуже поводка для собаки.

— Можно согласиться, но лично я без него не мог бы обойтись… Ваша профессия? Как вы понимаете, мы задаем обычные вопросы, просто чтобы иметь какие-то данные.

— Знаю, знаю. Мы же с вами коллеги, я сам сержант полиции. Потому мне и лучше без телефона — никто не достанет. Если надо вызвать на службу — пускай едут домой, а не застанут дома — ничего не поделаешь!

Эмери небрежным движением раскрыл старый потрепанный черный кожаный бумажник, где лежала трехцветная карточка с надписью «ПОЛИЦИЯ» посередине. Раскрытый бумажник он положил на стол. Молодые полицейские раскрыли рты. Эмери остался доволен произведенным эффектом. Но тут же и пожалел — все равно что в карты побил тузом двойку.

Слишком рано и слишком сильно. Опять эта страсть играть с опасностью, проходить через страх. Это был плохой ход.

Пятница, 15 августа 2003 года.

В 7.00 дежурный на верхнем этаже дома № 36 поздоровался с Венсаном Кальдроном и открыл ему автоматический замок стеклянной двери. Он давно знал офицера и уже не спрашивал у него пропуск. Свой обычный утренний маршрут Кальдрон начал с того, что зашел в штаб. Вместе с коллегами, заступающими на двенадцатичасовое дежурство, он пил свой первый кофе, потом просматривал, что случилось за ночь. Затем шел к себе и кормил рыбку.

— Сегодня есть пташка и пораньше тебя!

— Кто? Из нашей бригады?

— Да. Этот новый капитан… как его… ах да, Дальмат. Слушай, какой-то он невеселый. Я его встретил здесь в здании в половине седьмого. Только поздоровался сквозь зубы, и все.

Кальдрон только пожал плечами и ушел от ответа, но его заинтересовало, чего ради Дальмат явился так рано. Первый раз за очень долгое время он забыл про рыбку и направился прямо в кабинет Дальмата.

Капитан сидел за столом, изучая детализацию телефонных разговоров Лоры Димитровой. Когда вошел Кальдрон, он почти не повернул головы.

— Ты что, с кровати упал сегодня с утра?

— Нет. Я уже много лет встаю в пять утра, когда бы ни лег. А от жары тяжко, вот и решил лучше поработать с малознакомыми документами в тишине. Через пару часов станет еще жарче, начнется шум, телефонные звонки — пяти минут не будет сосредоточиться.

— Нашел что-нибудь интересное в этих столбиках телефонных номеров?

— Пока нет. Надо закончить работу. Еще до обеда я тебе скажу результат. Сбой на почте нам, конечно, не на руку: тяжеловато все это перелопатить вручную.

— Так велел бы ты Фариа попахать. У него уже привычка есть, он вдвое быстрее глотает всю эту цифирь.

— Верно, но я хочу сам знать, как это делается.

9.30. Людовик Мистраль ехал в сторону Парижа, не превышая скорости. Он считал, что может на часок припоздниться. Дежурный по штабу нарисовал ему картину событий за ночь, которая сводилась к двум словам: без происшествий. Всю ночь Мистраль ожидал сна, который пришел только к пяти утра. Два часа поспал. Он был словно в ватном тумане, прилагал все силы, чтобы естественным тоном разговаривать с Кларой, а та смотрела на него с испугом, но не позволяла себе замечаний. В эту ночь он пытался заговорить свою бессонницу, но ничего не вышло. Ее причины словно расплывались в тумане — оставалась только темнота в открытых глазах.

В бардачке машины в аптекарском пакетике лежала нетронутая упаковка таблеток — он нарочно забыл ее там. По его подсчетам, тяжелые нарушения сна длились уже дней сорок.

«Должен же организм в определенный момент на это отозваться, — думал он, — и тогда я просплю всю ночь».

С другой стороны, он понимал, как сказывается на нем отсутствие настоящего сна: чувствовал, что хуже соображает, стал напряженнее и раздражительнее.

Движение было небольшое. Он объехал площадь Звезды, двинулся вниз по Елисейским полям и поставил машину у тротуара возле «Американской аптеки». Там не спеша позавтракал и прочитал лежащую на столике «Паризьен», словно день был выходной. Быстренько позвонил Бальму предупредить, что появится ближе к обеду, и Кальдрону — поговорить о текущих делах.

— Вы точно здоровы?

— Абсолютно здоров, Венсан. Просто мне сегодня нужно немножко продышаться, а думать я и тут могу. Мобильный включен, можете связаться со мной в любой момент.

Выйдя из «Американской аптеки». Мистраль поехал в сторону букинистов на набережных, а потом наугад. Опущенные стекла заменяли ему кондиционер. Хотя день обещал быть по-прежнему очень жарким, невыносимый зной, казалось, уже отступал.

* * *

Жан-Пьер Бриаль сидел через стол от священника тюрьмы в Лианкуре. Он развалился на стуле, руки сложил на огромном пузе и сосредоточенно смотрел на служителя культа. Священник сидел прямо и с любопытством глядел на арестанта.

— Кажется, вы хотели со мной говорить. Это первый раз?