Даже ведьмы умеют плакать - Анна и Сергей Литвиновы

– А как это вам удалось, – вдруг спросила она, – взять и сбежать?

– Только между нами, хорошо?

Она улыбнулась:

– Постараюсь.

– Знаете, по-моему, случилось чудо. Прямо-таки какое-то колдовство…

Мне показалось, что при последних словах девушка вздрогнула и слегка покраснела. Я подумал: «Что это с ней?» – но все равно продолжил рассказ.

– Не знаю, слышали вы или нет, но я художник.

Она утвердительно кивнула.

– И вот в один прекрасный день, – продолжил я, – мой маршан Андрюха – человек, занимающийся продажей моих картин, – привел ко мне в мастерскую покупателя. Это был русский, нефтяной и газовый король. Его фамилия Шевченко. Он уже нахапал достаточно денег, поэтому совершенно отошел от дел. Живет Шевченко постоянно за границей. У него тут, кажется, три дома: во Франции, в Голландии и здесь, в Австрии. А чтобы заполнить свой досуг, занимается коллекционированием. Собирает современное российское искусство. Ему мои картины понравились, и он купил их все, что были, – разом, оптом. Потом мы с ним обмыли сделку, и он мне предложил: не хочу ли я пожить у него на вилле – здесь, в Австрии? Все равно она пустует, а он проживает в другом месте. Он обещал обеспечивать меня всем необходимым, платить мне что-то вроде стипендии – довольно, замечу, высокой, – а вдобавок заверил, что станет скупать все картины, которые будут выходить, так сказать, из-под моей кисти. Ну не чудесно ли?

Лиза слушала с интересом и спросила:

– А зачем ему это все надо?

– Видите ли, если он вывозит готовые картины из России, это для него – морока. Целая головная боль. Надо отправить их на экспертизу в Министерство культуры и ждать неизвестно сколько результатов. А вдруг мои полотна признают художественным достоянием и вывозить из страны запретят? А так он просто и без хлопот скупит все, что я напишу здесь.

– Он построил для вас золотую клетку, – прокомментировала Лиза, отправляя в рот очередной кусочек «Захера» со взбитыми сливками.

– Нет! – воскликнул я. – Он создал для меня Покой . Тот самый, с большой буквы, о котором мечтают все художники. Неизвестно, чем я его заслужил.

– Значит, пришел человек, предложил вам смыться, и вы сразу же согласились?.. – прищурилась девушка.

Я пожал плечами.

– А почему нет? Дальше все произошло настолько быстро – я даже не ожидал. Мой меценат взял на себя все формальности. Мне очень быстро сделали визу, страховку, билеты. Через два дня я уже сидел в самолете, улетающем сюда, в Вену.

Лиза покачала головой – то ли восхищаясь, то ли, наоборот, не одобряя. А я спросил себя: «Какого дьявола я так разоткровенничался? Выложил первой же встречной, случайно попавшейся на пути девчонке всю свою подноготную!» А потом сам же себе ответил: «Она, может, и случайная встречная, но не первая попавшаяся. Это не Серебрякова. Совсем не Серебрякова. Лиза мне нравится. Очень нравится».

– И это все? – Она проницательно глянула мне в глаза.

– В каком смысле? – опешил я.

– В смысле – вы все мне рассказали, почему уехали из Москвы? Может, было еще что-то?

Тут я почувствовал, что теряюсь. Почему она вдруг спросила? Что она может знать о той странной цепи неприятных инцидентов, которые преследовали меня вплоть до отъезда? О «Кукушечке-два», заблокированной кредитке, загадочном письме, написанном моим почерком? Да нет, откуда! Об этом никто не знает, кроме меня! Я никому ни слова не рассказывал! Или она просто, в излюбленном женском стиле, берет, что называется, на понт? Может, хочет знать, не бегаю ли я от алиментов? Или от какой-нибудь обрюхаченной мною девчонки?

– Что вы, Лиза, имеете в виду? – переспросил я, переборов смущение и строго глянув на нее.

– Ничего, – невинно ответила она. – Я просто спросила.

И она, в свою очередь, тоже, кажется, смешалась.

Дальнейшее наше пребывание в кафе «Демель» ограничилось обменом дежурными репликами. Будто мы в нашем разговоре подошли к какой-то пропасти, заглянули в нее, испугались (причем – оба!) и отступили назад, на надежное, ровное пространство обычного трепа. Я спросил, надолго ли она в Вене и когда собирается назад, в Москву. Она сказала, что приехала позавчера, а послезавтра у нее уже самолет домой, – и сердце у меня сжалось. «Господи, – мысленно воскликнул я, – если уж ты сделал так, что мы встретились, то почему же разлучаешь нас так быстро?!»

Потом мы доели пирожные, допили кофе, она сделала робкую попытку заплатить сама за себя (попытка была пресечена на корню). Я расплатился, оставив щедрые, по местным меркам, чаевые. Она спросила:

– Очень дорого?

– Не дороже, чем в московском дурацком « Кофе-Хаусе», – ответил я, и это было почти правдой (я заплатил восемнадцать евро).

– А вкуснее в пятьсот раз! – непосредственно воскликнула она.

И мы вдвоем вышли из кафе на Кольмаркт.

Я спросил ее о планах на вечер. Она сказала, что у нее намечен поход, вместе с делегацией, в Оперу. Увидев, что я огорчен, она не без умысла сказала:

– Зато завтра я целый день свободна.

– Отлично. Тогда я похищаю тебя на весь день. – Я сам не заметил, как перешел на «ты».

– Похищаешь? – кокетничая, она тоже, естественным образом, соскочила на «ты». – С какими целями?

– С самыми далеко идущими.

Она расхохоталась.

Потом я проводил ее до гостиницы. Ей надо было перед Оперой оставить в номере покупки и переодеться. Шли мы в отель не спеша, и я показывал Лизе те достопримечательности, которые уже знал сам: дом, где жил Моцарт (дворик, как петербургский, только сжатый раз в пятнадцать; этажи по-одесски опоясывала лестница). Завел в крошечный «Американский бар» с зеркалами – творение знаменитого современного архитектора Лооса. Потом мы пошли дальше: мимо «Сецессиона» – здания в стиле модерн с золотым ажурным шаром на крыше. Я рассказывал ей, что помнил, о Шиле, Климте, Кокошке [8] и увидел, что эти имена Лиза слышит едва ли не впервые, – но мог поклясться, что ей было интересно.

Вскоре мы пришли – ее гостиница «Моцарт» находилась неподалеку от Ринга. Часы показывали половину пятого вечера. Я сказал, что буду ждать ее на этом самом месте завтра в одиннадцать утра. Она сказала «хорошо» и осторожно, приподнявшись на носки, поцеловала меня в щеку.

Она исчезла за вращающимися дверями гостиницы, напоследок помахав мне рукой. И в тот момент, когда Лиза скрылась из вида, мне показалось, что солнце, освещавшее весеннюю Вену, будто бы стало тусклее. Я даже удивленно глянул в небеса: не набежало ли облачко. Нет, небо было таким же, как прежде: синим, по-весеннему далеким. «Неужели, – подумал я, – на меня оказывает такое воздействие девушка: своими блещущими глазами, своей солнечной улыбкой?! Неужели, черт возьми, я опять не удержался – и втюрился?! Ох, как не своевременно, как глупо!.. Завтра у нас с ней – один день. Единственный. Первый, он же последний. А потом она вернется в Москву, я останусь здесь, и… И все. И зачем я только уехал в эту дурацкую Австрию! Хотя – если б я не уехал, как бы мы, спрашивается, познакомились?»