Ермак. Отряд - Игорь Валериев

Как говорили и Николай, и Евгений Никифорович, работа была проделана огромная, а результатов ноль целых ноль десятых. Обычный день, обычный обед, за исключением того, что семейство цесаревича не пришло на него, неожиданно отправившись на морскую прогулку. Опрошены были все слуги, охрана, секретные агенты, чиновники, находившиеся в эти дни во дворце. Составлены схемы чуть ли не поминутного нахождения всех хомо сапиенс на территории дворца в течение девятого сентября. Особенно тщательно проанализировано время обеда.

«А я-то думал, что озадачу этим следователей и жандармов, но кто-то оказался не глупее», – подумал я, рассматривая стопку схем, которые лежали в отдельной папке.

Одним словом – тупик. Нет, я понимаю, что для того, чтобы уронить в посуду шарик с ядом или капнуть из пузырька в жидком виде, много времени не надо. При определённой ловкости рук это легко сделать незаметно для окружающих. Только вот все, кто тогда присутствовал во дворце, как-то на профессионального отравителя или отравителей не тянут. Вот на людей, которые обожествляли покойного императора и его семью – это да, а на убийц – нет.

В общем, моя надежда на то, что мой опыт расследования преступления из будущего, основанный на прочтении кучи детективов, мне поможет, умерла первой. Осталось только, как и Ширинкину, разводить руками и работать дальше.

На следующий день перевёл под своё подчинение своих старых знакомых: уже коллежского асессора Кораблева Николая Алексеевича, который стал начальником всех агентов секретной части, старшего агента Бурова Петра Фёдоровича – специалиста по тайным проникновениям в помещения, и, конечно же, прекрасных агентесс Филатьеву Марию и Логунову Татьяну. Последних в большей степени из-за хорошего почерка и умения работать на пишущих машинках. Эту группу Ширинкин разместил в Приоратском дворце, чтобы всегда были под рукой, можно сказать, посадил на казарменное положение. Встреча была радостной, только девочки расстроились таким распорядком работы, так как обе недавно вышли замуж. Но их новых фамилий я даже запоминать пока не стал.

Озадачил девушек аналитикой прессы по событиям в Российской империи за последний месяц, с особым упором на «жёлтую прессу». Версию про господина Витте я не забыл. Только вот как за ним слежку выставлять?! Или перлюстрацию его корреспонденции организовать, всё-таки министр финансов, действительный тайный советник. Получать разрешение у Николая как-то не хотелось. Уж больно эта версия гнильцой попахивает, да и вбивать клин между братьями не хочется. А вот в прессе, может, что и проскользнёт. Да и по салонам надо будет сплетни пособирать.

С Кораблёвым долго обсуждали, каким образом работать по слугам, после чего он направился в Департамент полиции Санкт-Петербурга, а Буров засел изучать материалы по тем лицам, жильё которых ему предстоит негласно посетить с целью определения, а живёт ли человек по средствам и нет ли у него припрятанной кубышки. Узнав, сколько ему предстоит работать, Пётр Федорович аж расцвёл. Признался, что задолбало в последнее время только в наружке служить. Живого дела, которое нервы щекочет, нет. Вспомнил и про гостиничный номер Фукусимы.

Вечером за «рюмкой чая» Ширинкин в своём кабинете довёл до меня, что найден «д’Артаньян». Им оказался начальник Рижского сыскного отделения Кошко Аркадий Францевич. Прибыть в Гатчину сыщик должен был через два дня, поэтому следующий день посвятил выезду в столицу, где запланировал встретиться с Боткиным и Репиным.

Встреча с Сергеем Сергеевичем состоялась в его лаборатории на кафедре бактериологии и заразных болезней, где Боткин пытался создать противоядие от абрина в надежде спасти жизнь Ольге Александровне. Представившись, попросил подробно рассказать о яде и симптомах при отравлении им. Больше того, что было написано в отчёте профессора, не узнал. Специально уточнил, в каком агрегатном виде можно получить абрин. Как оказалось, данный яд может быть и в жидком, и в твёрдом виде, а если им пропитать, например, фитиль обычной свечи, то при её сгорании – и в газообразном состоянии. Правда, при этом симптомы будут другие и смерть наступит от отёка лёгких, что отсутствовало у умерших членов августейшей семьи.

Перед уходом передал Боткину дозы пенициллина с пояснительной запиской Павла Васильевича, кратко рассказал о супругах Бутягиных, их исследованиях и результатах применения нового лекарства. Сказать, что заинтересовал Сергея Сергеевича, – значит ничего не сказать. Он буквально засыпал меня вопросами, на меньшинство из которых я едва смог ответить. Успокоил профессора только тем, что сообщил о ближайшем приезде семейства Бутягиных в столицу и пообещал обязательно познакомить.

Не желая упустить такой случай, рассказал Боткину о фирме «Байер», которая начала в этом году, судя по газетам, реализацию в столице аспирина и героина. Ссылаясь, как и сам профессор по абрину, на информацию, будто бы прочитанную мною в какой-то газете во время перехода из Владивостока в Одессу, порекомендовал очень внимательно отнестись к аспирину как универсальному анальгезирующему жаропонижающему и болеутоляющему препарату. По героину же слил профессору инфу про наркозависимость от этого «средства от кашля» и про то, что в печени героин преобразуется в морфин, который сильно разрушает организм и влияет на психику. В общем, расстались с Сергеем Сергеевичем почти друзьями.

После этого направил свои стопы, а точнее, извозчика на Васильевский остров в Императорскую Академию художеств. По поводу моего запроса на художника-портретиста или художника-криминалиста Ширинкин посоветовал обратиться к Репину Илье Ефимовичу, который именно сейчас находился в столице, а не уехал в своё имение. Вот и ехал знакомиться с человеком, про которого в будущем знал, что это художник, только из-за поговорки «ну вот, картина Репина “Приплыли”». Не моим интересом и коньком было изобразительное искусство, что в прошлой, что в этой жизни.

Правда, перед своей кончиной в том будущем времени-пространстве в инете выкопал информацию, что такой картины Репин не создавал. Оказывается, был такой художник Лев Григорьевич Соловьев, который в семидесятых годах девятнадцатого века написал картину, где изобразил монахов на лодке, заплывших по реке в большую группу купающихся голышом женщин. Назвал эту картину автор «Монахи. Не туда заехали».

В начале двадцатого столетия полотно поступило на выставку в Сумской художественный музей и в тридцатых годах висело на стене рядом с несколькими творениями Репина. Люди, не слишком разбиравшиеся в искусстве, посчитали, будто все работы выполнил один и тот же художник. Сам сюжет привлек их внимание и показался забавным, а дальше молва сократила название картины до «Приплыли».

Мне повезло, Репин оказался в Академии.

– Добрый день, Илья Ефимович, – поздоровался я с художником в коридоре, куда меня привёл призванный в помощь один из студентов. – Позвольте представиться, флигель-адъютант его императорского величества, Генерального штаба капитан Аленин-Зейский Тимофей Васильевич.

– Приятно познакомиться со столь заслуженным для своих лет боевым офицером, – взгляд художника уважительно обежал мои награды, особо остановившись на золотом эфесе шашки с Георгиевским темляком и Аннинским крестом. – Что вас привело в нашу Академию, Тимофей Васильевич?