Кошки-дочери. Кошкам и дочерям, которые не всегда приходят, когда их зовут - Хелен Браун

Лежа на спине в голубой шапочке для душа, я пыталась включить обаяние, но анестезиолог никак не реагировал на мои потуги.

– Быстро вы! – заметила я, когда он, задав всего три вопроса, кивнул медсестрам, чтобы меня везли в операционную.

– В прошлый раз вы пролежали семь часов под наркозом, – довольно холодно ответил он. – Сорок минут для вас не проблема.

Укол иглы. Холодная жидкость проникает в вену. Спокойной ночи.

Пробуждение было постепенным. Болит живот. И голова. Тошнит. В горле пересохло. Но хуже всего – табличка на двери со словами «Ренгеновские снимки оставляйте здесь». Медсестра спросила, хорошо ли я себя чувствую. Как я могу себя хорошо чувствовать, если тут ошибка в слове «рентген»? Я бы никогда не доверила им свою жизнь, если бы знала, что у них так плохо с орфографией.

Дома я, гримасничая от боли, меняла пропитанные кровью повязки. Пытаясь вернуть себе облик «нормальной» женщины, я опять нашла проблемы на свою голову.

Иногда я задумывалась, а как бы поступила мама в подобной ситуации. Для женщины своего поколения она придавала внешности огромное значение. Врожденное чувство стиля помогало ей кружить мужчинам головы даже в семьдесят лет. Она искренне пыталась передать его и мне. Когда мы покупали мой первый лифчик, я удивилась тому, как новый предмет одежды врезается в тело. Вскоре после этого я стала обладательницей пояса с подвязками и чулок, гигиенического пояса с огромными безопасными булавками, запаса прокладок размером с доску для сёрфинга – и корсета. (Он совсем легкий, дорогая!) Для того чтобы быть «настоящей» женщиной, требовалось слишком много усилий…

Так что, окажись мама на моем месте, она бы не задумываясь легла под нож, чтобы восстановить грудь и сосок. К тому же следовало не забывать о Филиппе. И моем собственном, пусть и довольно умеренном, тщеславии.

Восстановительный период отнял больше времени и сил, чем предполагала «рутинная операция». Лидия вернулась к обязанностям сиделки, заступила на дежурство по кухне и исправно снабжала меня кофе из «Spoonful». Джона тоже сразу понял, что с хозяйкой не все в порядке, и устроился рядом на кровати, словно говоря: «А теперь мы с тобой хорошенько отдохнем, правильно?» Я утешала себя мыслью, что, когда через пару месяцев все заживет, останется только подобрать правильный оттенок соска – и сделать татуаж.

Когда в дверях комнаты появился Филипп с букетом цветов, нашего кота словно молнией ударило. Глаза резко увеличились, уши встали торчком, а усы превратились в провода под напряжением. Яростно мяукая, он соскочил с кровати, подбежал к Филиппу и принялся настойчиво похлопывать его по бедру передними лапами. Цветы, бумага, обертка – нет, это Джону не интересовало. Ему нужна была ленточка!

В своей одержимости ленточками Джона отличался крайней избирательностью. Ему нравились только правильные ленточки от правильного флориста, то есть из магазина «Скажи это на языке цветов», расположенного рядом с нашим старым домом. Если кто-нибудь приходил с другим букетом, Джона всеми силами демонстрировал свое пренебрежение. Нет, сначала он, конечно, тщательно осматривал цветы, но, выяснив, что они перевязаны хрустящей ленточкой или шелковым поясом, терял к ним всякий интерес – презрительно щурил глаза, опускал хвост и уходил.

Но когда приносили правильный букет, радости Джоны не было предела. Как только цветы клали на стол, он тут же набрасывался на них и пытался отгрызть ленточку. Обычно люди пытались его отогнать, а потом, к великому удовольствию кота, разворачивали букет. Как только ленточка оказывалась отдельно от цветов, Джона хватал ее и уносил с видом игрока, только что сорвавшего джекпот.

Светясь от гордости и энтузиазма, он целый день таскал ленточку по дому и всех просил с ним поиграть. Вариантов игры было множество. Можно было водить ленточку по ковру, делая вид, что это змея, или подбрасывать в воздух, чтобы она взлетала, как птица, или прятать ее в подушках, словно мышку. Если никто не хотел с ним играть, Джона обращался за помощью к креслу и бродил у него между ножек до тех пор, пока они не оказывались прочно опутанными ленточкой.

Эта пара становилась неразлучной на неделю – пока объект кошачьей страсти окончательно не утрачивал товарный вид. Но даже тогда Джона отказывался расставаться с потрепанной игрушкой.

Понимая, что он может проглотить пластиковые полоски и заработать серьезные проблемы с пищеварением, я отвлекала его другой игрушкой или тенью на кухонном полу, а сама тайком выбрасывала ленту в мусорное ведро.

Когда Джона принимался искать «утерянную любовь», у меня сердце разрывалось на части. Однажды я не выдержала, пошла к флористу и попросила моток ленточек. Цветов не надо, спасибо. Женщина за прилавком подумала, что у меня остались лишние розы от букета. Когда я рассказала ей про увлечение нашего кота, она искренне заинтересовалась.

– А какой у него любимый цвет? – спросила она, кивая на ряды ленточек, соблазнительно мерцающих на полке.

Если бы Джона оказался здесь, он испытал бы религиозный экстаз.

– Розовый, – ответила я. – Хотя он мальчик. И сиамец – если это хоть как-то объясняет пристрастие к розовому. Но кое-кто говорит, что он тонкинец…

Женщина выглядела озадаченной. Наверное, я вывалила на нее слишком много информации. Тем не менее она любезно согласилась регулярно обеспечивать нас розовыми ленточками. Я старалась контролировать нездоровую страсть Джоны и выдавала ему новую игрушку только после того, как выбрасывала старую.

Правда, хватило меня ненадолго. Вскоре ленточки на разных стадиях жизненного пути валялись по всему дому, но особенно много в нашей комнате. Я находила их под кроватью, под тумбочками и даже под шкафом. Интересно, что об этом думала женщина, убиравшаяся в нашем доме? Наверное, считала, что мы с Филиппом практикуем какой-то извращенный секс с ленточками.

Несмотря на то что Джона по-прежнему активно выражал свою любовь к нам и обожал по утрам играть с удочкой, в целом при взгляде на кота создавалось впечатление, что его мир далеко не совершенен. Даже эксклюзивный вольер с башнями и кошачьей травой больше не радовал Джону. Подремав полчаса в гамаке под издевательское курлыканье голубей на заборе, он бежал к нам, чтобы его погладили и приласкали.

Если Джона получал недостаточно внимания от своих подчиненных, он начинал метаться по дому, как голодная акула, отрезая все пути к отступлению. Мне было не очень приятно осознавать, что кот по-прежнему хочет удрать. Когда это ему удавалось, нам опять приходилось бегать по соседям и обыскивать их сады, что довольно унизительно.

Однажды вечером, когда Джона просочился в приоткрытую дверь, мы с девочками в который раз бросились в погоню и увидели, что кот беспечно бежит по улице навстречу большой черной собаке, которая гуляла с хозяином. Преисполненный уверенности в том, что уложит этого пса одной левой, Джона ускорил шаг. Мы с девочками закричали, но столкновение было неизбежно. Наш кот вот-вот должен был стать собачьей едой.

Я все время поражаюсь, как природа могла обделить такого умного кота здравым смыслом. Неужели Джона правда думал, что победит собаку, которая крупнее его в семнадцать раз? Понимая, что сейчас случится нечто ужасное, я закрыла глаза.