Миры Бесконечности - Акеми Дон Боумен

Анника качает головой:

– У нас нет этому доказательств. И мы ни разу не слышали такую информацию от Гвардейцев. Даже командир сказал Эттору…

– Но она плакала. – Мой голос слегка дрожит. – Когда я спросила девушку, слышит ли она меня, в ее глазах появились слезы…

– Ты говорила с ней как человек? – Тепло в глазах Анники испаряется.

Я вздрагиваю:

– Она пыталась мне что-то сказать.

Ахмет встает и слегка приподнимает руку, словно хочет взять слово.

Но через мгновение сжимает ладонь в кулак и вздыхает.

Я поворачиваюсь к Шуре, которая, кажется, позабыла, что должна прослушивать Зал советов. И к Тео, который снял наушники и смотрит на меня так, словно у него внутри разгорается пожар.

– Может, если бы я могла помочь ей… – начинаю я, но Анника тут же перебивает меня.

– Ты подвергаешь нас всех опасности, – говорит она твердым, как сталь, голосом.

– Нет, я… – поморщившись, говорю я.

– Я думала, что ты готова и понимаешь, что стоит на кону. Но ты раскрыла свое прикрытие перед первым же человеком, который пустил слезу… показал какие-то эмоции. – Анника качает головой, отчего ее косы скользят по спине. – Если ты не ожесточишь свое сердце, то не выживешь в этом мире.

– Но если девушка осознает происходящее, то, возможно, и для брата Тео не все потеряно. Может, у нас еще есть шанс их спасти, – отчаянно спорю я.

Тео смотрит на меня, но не говорит ни слова в мою защиту. Судя по неодобрению на лицах присутствующих, они все не на моей стороне.

Анника поднимает руку:

– Гил говорил мне, что ты не готова. Что ты не до конца осознаешь опасность Бесконечности и того, во что нам обойдется малейшая ошибка. – Она вздыхает. – Думаю, он был прав.

Мое сердце рассыпается в прах.

– Что ты имеешь в виду?

– То, что, на мой взгляд, будет лучше, если ты вернешься к тренировкам.

Ее слова ощущаются как порезы от бумаги по всей коже. Мне никогда не хотелось быть шпионом. Никогда не хотелось вступать в войну. А теперь они отвергают меня только из-за того, что я пытаюсь поступить правильно. Словно я пустая бутылка или разрядившаяся батарейка, которую можно выбросить, как только она перестает быть полезной.

Может, они не ожидали, что у меня появится собственное мнение, и теперь наказывают за это.

Выражение лица Анники смягчается:

– Это не навсегда, Нами. Но мы не можем рисковать. Особенно сейчас, когда мы добились такого прогресса.

Мне так обидно, что я даже не пытаюсь скрыть это. Меня переполняют сильные, сокрушающие чувства, о которых я даже не подозревала.

Мне хочется закричать, что я права. Закричать, что я не сделала ничего плохого. Хочется, чтобы они поняли, что я всего лишь пытаюсь помочь.

Но вместо этого я ухожу от них.

* * *

Я выскальзываю из своего платья и роюсь в своих скудных пожитках в поисках свободного свитера и черных брюк. Одевшись, я поднимаю помявшееся серое платье, которое все еще лежит у моих ног. Из вороха юбок вываливается какой-то предмет и с тяжелым стуком падает на пол.

Это книга «Граф Монте-Кристо». Из библиотеки принца Келана.

Я раздраженно подхватываю книгу с пола и ставлю ее на ближайшую полку. Забирая ее из библиотеки, я чувствовала, что имею на это право. Я возвращала то, что принадлежит нам. Что-то, чем должны пользоваться люди.

И, возможно, я также хотела доказать себе, что Гил ошибается. Что я не трусиха, какой он меня считал, и что на меня можно положиться.

Я отхожу от полки, запихиваю скомканное платье в ящик и обхватываю себя руками. Сейчас кража книги не доставляет мне того же удовольствия, что и вначале.

Я пыталась помочь человеку, потому что почувствовала, что это правильно. Мне показалось это важным. А Анника фактически уволила меня за это.

Как они могут называть себя Героями, но отказываться помочь девушке во дворце?

Они совершают ошибку, не пытаясь помочь ей. Они совершают ошибку, что не верят мне. Ведь я знаю, что видела.

Она понимала меня. Да, я бы рисковала, раскрыв ей себя, но разве она не поставила все на кон, когда открылась передо мной?

Возможно, я единственный человек в Бесконечности, которому известен ее секрет.

Мне все равно, что думают в Поселении… я не оставлю ее в рабстве до скончания времен.

Я пересекаю комнату и, усевшись на край кровати, смотрю на свои раскрытые ладони. Мне нужно как-то убедить жителей Поселения изменить свое мнение. Нужно доказать, что люди действительно возвращают себе разум… что их еще можно спасти.

Но как это сделать, не нарушая приказа Анники? Она ясно дала понять, что я больше не шпион. И сказала вернуться к тренировкам, словно я вновь на испытательном сроке. А поскольку я никогда раньше не выходила за границы Поселения сама и не знаю, как скрыть себя вуалью, не думаю, что стоит отправляться во дворец и выслеживать там девушку под маской Колонистки.

Я застряла под землей, и мои способности никак мне не помогут.

Мой взгляд скользит к запястью.

Если только…

По рукам скользит холод, словно кто-то оставил открытым окно.

Или дверь.

Если бы я могла больше узнать о том, как работает сознание. Если бы я могла узнать, что необходимо, чтобы снять действие таблетки…

Возможно, именно так я смогу помочь девушке. Задавая вопросы.

Даже если ответы на них должен дать враг.

Анника не одобрит этого, но жителям Поселения необязательно знать об этом. Во всяком случае, пока. До тех пор пока я не раздобуду нужные мне доказательства.

«Я действительно пойду на это? Это безопасно?» – заполняют голову мысли.

Я крепко зажмуриваюсь, и сердце тут же дает ответ: «Я должна попытаться».

Я прижимаю пальцы к запястью и делаю вдох.

Что-то сжимает грудь, а разум устремляется к звездам. А затем я оказываюсь в черной пустоте – месте без начала и конца – и вижу королеву Офелию, стоящую в нескольких метрах от меня.

Я не двигаюсь, но она поворачивается ко мне, хотя взгляд направлен сквозь меня. На ней серебристо-серая мантия, которая сияет, словно дымчатый кварц. А на голове обруч такого же цвета.

– А я все гадала, придешь ли ты снова, – говорит она тем странным вкрадчивым голосом.

Колонисты говорят с эмоциями… реагируют эмоционально. И я не понимаю, почему Офелия другая.

Я отступаю на шаг в сторону, но ее взгляд не следует за мной. Она знает, что я здесь, но не видит меня.