Городской тариф - Александра Маринина

Внезапно на Наталью накатило дикое раздражение на Павла и надочь. Они душат ее, требуя то одного, то другого, Павел - внимания, времени идушевных сил, Соня - денег и благ, они не дают свободно радоваться жизни, недают любить Илью. Надо все сделать по-другому: надо приложить все силы к тому,чтобы Паша как можно быстрее оправился от потрясения, встал на ноги, и пустьСонька живет с ним, раз ей так хочется. Пусть носит наряды Милены, пустьпользуется ее косметикой, духами, пусть тратит ее деньги, если они ещеостались, пусть делает, что хочет. Пусть только они оба, Паша и Соня, оставятее в покое. А она выйдет замуж за Илью и будет счастлива.

Она тут же устыдилась своих мыслей. Ну разве так можно?Сонечка ее девочка, ее маленькое солнышко, а она сидит в машине любовника истроит планы, как бы отделаться от нее. Какая гадость! И Паша тоже… Он такстрадает, так мучается, а она злится. Это неправильно Его можно понять: онстыдится того, что Мила ему изменяла, он не может поделиться этим ни с кем издрузей-мужчин, самолюбие не позволяет, и раз уж так сложилось, что насегодняшний день у него нет никого ближе бывшей жены, разве имеет она право егоотталкивать? Он просит о помощи, и отказать ему будет просто бесчеловечным.

- Наташенька, так я не понял, что все-таки случилось уПавла? Из-за чего весь сыр-бор? Ты говорила, кого-то убили?

- Он так сказал, - вздохнула она. - Какого-тонаркомана, которого он близко знал.

- А почему с этим нужно бежать к следователю, которыйзанимается убийством Милены? Это что, как-то связано?

- Наверное. Паша говорит, что Милу убили, потому чтохотят его запугать. Это все как-то связано с его службой. Подробности он нерассказывал.

- А, тогда понятно. Ты голодна?

- Немного, - улыбнулась она. - Я сегодня даже пообедатьне успела А ты?

- Зверски! Давай выйдем, прогуляемся, может, хоть киоскс хот-догами найдем.

- А если Павел выйдет?

- Да подождет твой Павел, ничего с ним не случится.Подышит воздухом десять минут, ему полезно.

Ну вот, Илья тоже сердится на Пашу. Как же сделать, чтобыникого не обделить вниманием, никого не обидеть?

Почему-то Наталье совсем не приходил в голову вопрос: как жесделать, чтобы быть счастливой?

* * *

Евгений Леонардович Ионов знал, что пошел на сделку. Онсчитал себя слишком старым, чтобы иметь право поддаваться соблазну самообмана,поэтому не искал красивых оправданий и ничего лишнего не придумывал. Он такмного лет и сил отдал Программе, что хотел увидеть хотя бы начало еереализации, чтобы умереть спокойно. Чтобы, уходя из этой жизни, знать, что всебыло не зря. Именно поэтому он дал согласие на то, что Программа будетреализовываться тогда, когда это будет выгодно с точки зрения политики, дажеесли все расчеты и прогнозы покажут, что момент выбран неудачно. Неудача в этомконтексте означала, что эффект от реализации, безусловно, будет, и мощный, но,увы, кратковременный, то есть не на длительную перспективу, а лет на пять-семь.Но для политической жизни этого вполне достаточно, ибо президентский срок -всего четыре года, и за пять-семь лет можно дважды обеспечить выборы.

Условия соглашения, которое Ионов, не кривя душой, сам длясебя называл не иначе как сделкой, согласовывались только с ним, даже ближайшийсоратник Дмитрий Шепель ничего об этом не знал. Руководство Фонда и все егосотрудники искренне полагали, что Программа вступит в действие именно тогда,когда обе сферы - и правоохранительная, и криминальная - единовременнодостигнут нужной для максимального эффекта кондиции. Однако же, как и привсяком слишком затянувшемся ожидании, цель постепенно стала отступать на второйплан, а на первый вышел сам процесс интересной, увлекательной, необычной ивысокооплачиваемой работы. Никто уже не верил в то, что момент реализациинастанет, и сотрудники просто от души наслаждались работой, которую любили икоторая давала возможность безбедно существовать.

Что ж, давешние слова Шепеля понять можно, он действительноутратил веру в Программу, и ценность той идеи, ради которой он так старалсямного лет, померкла перед повседневными заботами. Сейчас ему куда важнеесохранить мир в семье и не разрушить отношения с женой и сыном. По большомусчету, думал Ионов, это правильно, потому что Дима уже в том возрасте, когдасемейные ценности становятся самым важным, самым главным и приходит пониманиетого, что все остальное, в том числе и карьерно-служебное, не имеет значения.Сам же Евгений Леонардович столь тщательно на протяжении многих лет выстраивалсобственную независимую старость, что связи с семьей практически разрушились, иу него ничего не осталось, кроме Программы - любимого своего ребенка, которогоон создал и вырастил, и теперь хочет увидеть, как тот встанет на ноги и заживетсамостоятельной взрослой жизнью. Только увидев своими глазами его первыеуверенные шаги, сможет Ионов спокойно отойти от дел и, бог даст, легко и быстроумереть. Дальше пусть ребенок развивается самостоятельно, выживет - хорошо, невыживет - значит, судьба у него такая.

Он не любил ездить с этим водителем, молчаливым и надменным,но служба охраны загородной резиденции не позволяла посетителям приезжать сосвоими водителями. Незачем посторонним людям знать этот адрес, этот дом имаршрут проезда. Если посетитель, которому разрешен визит, сам за рулем -пожалуйста, а если нет, то за ним высылали машину со «своим» водителем,проверенным вдоль и поперек, и потом отвозили назад.

И еще Ионову не нравилась эта манера назначать деловыевстречи поздним вечером, а иногда и ночью. Нет, он все понимает, высокийгосударственный муж занят настолько, что другого времени для разговора у негоне найдется, но все это здорово попахивало «теми» временами, когда самые важныеполитические вопросы решались в ночной тиши кабинетов за тщательно закрытымидверьми и зашторенными окнами. Простые люди спокойно спят в своих постелях, аруководство страны не дремлет и вершит судьбы, без сна и отдыха, не щадя животасвоего. Сталинщина какая-то, право слово.

И Рублевку, по которой они ехали, Евгений Леонардович тожене любил, ибо живущие здесь люди олицетворяли собой, на его взгляд,неправильное отношение к деньгам. Он твердо полагал, что деньги должны быть функциональны,как часы. Ему абсолютно непонятно, почему часы должны стоить десятки тысячдолларов, если точность хода остается той же, что и в часах за тысячу рублей.Зачем нужны корпуса и браслеты из платины, зачем украшать их бриллиантами,зачем платить за громкое имя производителя, если часы должны всего-навсегоправильно показывать время? То же и с деньгами. Зачем, например, ставить в домемраморный камин? Камин - это понятно, это живой огонь и тепло в любое времягода, независимо от отопительного сезона и наличия электричества, и Ионов самне отказался бы иметь его в своей квартире, но разве огонь станет живее, авоздух теплее оттого, что камин из мрамора, а не из более дешевого материала?Или взять бассейны тоже понятно, не каждому хочется плескаться в муниципальномбассейне или в оздоровительном центре, куда люди приходят с купленными иливыписанными «не глядя» медицинскими справками, и какой только заразы там ненахватаешься. Свой бассейн куда лучше, и плаваешь ты в нем когда хочешь, и идтиникуда не надо. Против собственно бассейнов Ионов ничего не имел и дажеприветствовал, но вколачивать немыслимые деньги в то, чтобы выложить его самойдорогой плиткой, - этого он постичь не мог. Он не понимал, каким образомудовольствие и польза от плавания связаны с ценой отделочных материалов. Здесь,на Рублевке, по мнению Ионова, деньги утрачивали функциональность и изначальныйсмысл, и это раздражало.