Жена русского пирата - Лариса Шкатула

* * *

Первое дело Дмитрию вручил сам Петерс.

— Разберитесь, Дмитрий Ильич. Молодая учительница, 22 года, читает ученикам запрещенного поэта. Может, конечно, по глупости. А если за нею кто-то стоит? Заговор лучше подавить в самом зародыше. Узнайте, нет ли в её окружении бывших эсеров или монархистов? Муж — офицер, преданный делу партии большевик, на десять лет старше жены. Влюблен в неё без памяти, какая уж тут бдительность. Думаю, ничего сложного здесь для вас не будет. Не знать она не могла, так что налицо умысел. Разложение подрастающего поколения? Провокация? Почитайте аналогичные дела, которые вели более опытные товарищи. Словом, дерзайте!

В студенческом общежитии медицинского института было голодно, но весело. Ян Поплавский по кличке Монах только что вернулся с заработков. И, конечно, не с пустыми руками.

Время наступило другое: если у человека были деньги, он уже не боялся остаться на ночь голодным.

— На прилавках — НЭП. У студентов — хлеб! — это сочинил его друг Светозар Петров по кличке Поэт. Все восемь обитателей комнаты имели клички, все в недалеком будущем должны были получить дипломы врачей-хирургов и все они, кроме самого Монаха, вожделенно смотрели на его пакет, который этот садист нарочно медлил открывать.

Монахом Яна прозвали за пристрастие к тибетской медицине. Однажды, ещё на первом курсе, ему в руки попала книга о случаях излечения тибетскими монахами безнадежных больных. Правда, книга была написана дилетантом, больше упиравшим на экзотическую сторону обрядов и способов излечения, чем на медицинскую, но ещё долго Ян ходил под её впечатлением и при каждом удобном случае вставлял: "А говорят, тибетские монахи…" Дальше шел пример из поразившей его книжки. Когда же Ян стал вещать о пользе воздержания для юношей, дабы накапливать впрок энергию и мудрость, студенты дружно поставили диагноз: "Монах!" Светозар, как всегда, отреагировал стихами:

— Нам проповедует Монах: спать с женщиной и грех, и "ах"!

"Ах" было признано недоработкой Поэта, и ему в обязанность вменили пояснить населению значение нового слова, но служитель музы поэзии не любил работать над своими шедеврами, и они всю свою недолгую жизнь так и порхали в воздухе то с одним крылом, то с двумя головами. В конце концов, главное — вовремя откликнуться!

— Открывай, Монах, пакет, ждать у нас терпенья нет! — Поэт фальцетом выкрикнул стих, остальные засмеялись и кинулись к Яну.

— Я сам, я сам! — заторопился он: эти голодные шакалы могли испортить ему все представление.

Пальцами, точно фокусник, Ян приоткрыл пакет и вытащил кольцо колбасы.

— О! — выдохнула комната и сделала шаг вперед. Следующим был батон белого хлеба.

— У! — потянули носами студенты.

Банка американской тушенки.

— А!

Голландский сыр.

— Хватит, есть давай, не на выставке!

— А больше ничего и нет, — Ян сделал вид, что собирается ещё потеребить пакет. — Минуточку, кажется, в уголок что-то завалилось.

Он вытащил сверток с какими-то желтыми полосками.

— Сушеные дыни из Туркестана. Теперь и правда все!

Он показал пакет с двух сторон медленно, как в цирке, но будущие медики не стали досматривать до конца, а поспешили к столу. Один резал хлеб, другой чистил колбасу, третий сыр, и все это аккуратно складывали на единственную большую тарелку. Поэт стал расставлять кружки.

— А кружки зачем? Разве Монах принес что-нибудь жидкое?

— Кто из вас помнит мою "Балладу о патологоанатоме?" — торжественно спросил Поэт.

— "Он режет все и режет, а трупы все везут!" — продекламировал Суслик, не отрывая глаз от стола — для придумывания ему клички особых усилий затрачивать не пришлось, студенты просто исказили фамилию Суслов.

— Ты издеваешься, — не обиделся Поэт, — а в газете и стих напечатали вот, можете почитать, — и гонорар сразу дали, как голодающему советскому студенту!

Он вытащил из-за спины бутылку вина.

— Что же ты молчал, негодник этакий, словно язык тебе удалили?! — воскликнул студент Иволгин по кличке Скальпель.

— Закуску ждал, — гордо ответил тот. — Вам сколько ни дай, выпьете и тараканом закусите, а я люблю, чтоб красиво…

Ян незаметно оглядел своих товарищей. Пятый год он живет вместе с ними в одной комнате, а будто в один миг обрел семерых братьев — такие они ему родные и близкие…

Светлана его всеохватной любви не понимала.

— Поэт, я ещё могу согласиться, симпатяга. Фокусник — душа-человек, а Суслик? Злой, ехидный, яд из него так и каплет! Не Суслик он, а змей ядовитый…

— Суслик, — улыбался Ян, — вовсе не змей, просто он из-за своего роста переживает, думает, что такого маленького никто не полюбит, а случается у кого из нас неприятность, первым на помощь бросается. Фокусник — сперва подумает. Скальпель — тот действительно злой. Он в глаза тебе улыбается, слова хорошие говорит, но не дай бог к нему спиной повернуться…

— Вот видишь, а ты, небось, его тоже любишь!

— Люблю. Скальпель — талант. Такие хирурги, как он, может, раз в сто лет рождаются. Ты просто людей не любишь!

— Ты, Янек, не рос в многодетной семье, а мои многочисленные братишки и сестренки странным образом на меня подействовали: детей я люблю, охотно с ними занимаюсь, но только ограниченное время; потом начинаю уставать, нервничать, мне хочется побыть одной…

— Выходит, и Крутько тебе надоедает?

— Крутько не надоедает! Во-первых, я его люблю, во-вторых, мы видимся с ним гораздо реже, чем мне бы хотелось, в третьих, мой муж удивительно деликатный и ненавязчивый человек.

— Все-все, — замахал руками Ян, — наши споры заканчиваются одинаково воспеванием достоинств твоего супруга.

— Что поделаешь, Коляша — человек необыкновенный…

— Куда уж нам, обыкновенным!

— И ты — необыкновенный, — Светлана шутливо потрепала его по плечу. — Кто из твоих друзей смог вместо трех лет пройти рабфак за полгода? Кто лучший студент на курсе? Ты ещё институт не закончил, а уже пол-Москвы к тебе на прием в очередь записывается!

— Не преувеличивай.

— Тут как бы не преуменьшить — куда ни приду, одни славословия: "Такой молоденький, а просто чародей, людей со смертного одра поднимает!" Некоторые утверждают — заметь, вполне серьезно! — что от твоих рук исходит сияние…

— Светка, опять насмехаешься? Смотри, заболеешь, я к тебе и на версту не подойду!

— А я не заболею! Я всю жизнь буду здоровой и умру в глубокой старости.

"Тьфу-тьфу!" — как человек суеверный, Ян сплюнул. Разве можно говорить о всей жизни, когда не знаешь, что будет завтра?

Чего это вдруг он в воспоминания ударился? Можно подумать, Светка уехала в дальнюю даль, а не живет в двух минутах ходьбы отсюда! Живет благополучно и счастливо, не скитается по углам, чего всегда боялась…