Гелий-3 - Ярослав Гжендович

Она достала из своей сумки прямоугольную коробочку из желтого пластика. Внутри, в вырезанных в пенопласте гнездах, лежало несколько продолговатых емкостей и два дозатора, напоминавших большие пипетки.

— Это против внезапных приступов страха. Если вас вдруг охватит беспричинный ужас, вдохните по одной дозе в каждую ноздрю. Через две-три минуты подействует. Одной дозы в сутки должно хватить. Второе, зеленое, против приступов депрессии. Доза такая же. Будьте осторожнее — помните о травмах, особенно берегите ребра. Да, и у вас расшатался правый верхний четвертый зуб, но парамедик вам его уже вклеил, должно прижиться. Если вдруг станет хуже, попросите кого-нибудь позвать меня.

Собрав свои вещи, она выключила планшет и убрала его в сумку, а потом коротко попрощалась и вышла. Немного подождав, пока стихнут в коридоре ее шаги, Норберт осторожно подошел к двери.

Дверь была открыта.

Он открыл ее еще несколько раз, чтобы удостовериться, но замок не защелкнулся. Возле двери на латунном крючке висела магнитная карта.

Норберт обошел всю комнату, утопая в толстом оливковом ковре, а потом заглянул в ванную — и остолбенел, увидев ее размеры, блестящие плиты из полированного песчаника и малахита, зеркало, в котором он отражался аж по колено, ванну величиной со всю его ванную комнату там, дома, душевую кабину с таким количеством хромированных раструбов и ручек, что казалось, будто с ее помощью можно путешествовать во времени.

Он проверил, есть ли вода, а поскольку имелась даже горячая, быстро принял душ, пытаясь разобраться в назначении сложных элементов управления. В итоге на него то лилась мягкая морось, то обрушивались струи, бившие словно водометы при подавлении беспорядков.

В его распоряжении были толстые полотенца, банные халаты, бамбуковый поднос со множеством изысканной косметики, даже лазерный депилятор и одеколон.

В комнату он вернулся умытый и высушенный, кутаясь в толстый мохнатый халат. Все это напоминало отель, но такой, какого он никогда не смог бы себе позволить. Не хватало только вышивок с логотипом и наклеек с запретами. В ванной не висело даже указаний насчет экономии воды, электричества или моющих средств. Все было отполировано до блеска или новенькое с иголочки.

Балконная дверь все так же открывалась, и он мог выглянуть наружу, но замерз и увидел только туман и едва маячившие вдали деревья. Много деревьев. И еще скалы, и поляну порыжевшей, коротко подстриженной травы. Где-то вдали каркали какие-то птицы. И больше — ни единой живой души.

Вернувшись в комнату, он тщательно ее обследовал. Он обнаружил два комплекта белья в упаковках прямо из магазина, мягкие ботинки на плоской подошве, полотняные штаны цвета хаки, похожую на туристскую голубоватую рубашку со множеством карманов в неожиданных местах и легкую мохнатую куртку. Он нашел также свою сумочку на молнии, в которой лежали диски с записанным материалом и программой для считывания зрительной коры, ручка с фонариком, пластиковый флакон с капсулами от Механика, оставшаяся от отца жестяная зажигалка, а также миниатюрный футляр со швейными принадлежностями и карта-ключ от квартиры, вернуться в которую он уже не мог. Результат нервного собирания сумки для бегства.

Вот только, кроме этого, у него не было больше ничего.

Абсолютно ничего. Начиная с документов и заканчивая платежными карточками. Ничего.

У него не было омника, не было бронебука, ножа, одежды, доступа к счету. Ничего.

Ноль.

Он был словно новорожденный.

У него не было даже киберетки и жидкости для нее.

И под конец до него дошло, что у него нет дата-сейфа.

Когда он это понял, у него потемнело в глазах, и пришлось сесть. У него промелькнула мысль, что, если бы не все эти пластыри, он, скорее всего, лишился бы чувств. Или расплакался.

Или и то и другое.

Все те файлы были его домом. Он собирал их всю жизнь — фотографии, фильмы, музыку. Воспоминания. Дом.

Пока он мог их воспроизвести, ему в принципе было все равно, где он находится. А теперь он оказался полностью голым.

Без фамилии, без денег, без воспоминаний.

Когда незадолго до этого он лишился омника, в течение нескольких дней жизнь его шла так, будто ему недоставало одной руки и глаза. Но тогда он вполне легально мог пойти к оператору и все восстановить. Он мог заплатить деньги. Мог хоть что-то.

Он сидел в кресле напротив погасшего камина, пытаясь осознать случившееся. Если бы не химикалии в его крови, он мог бы по крайней мере переживать, но теперь он просто сидел и тупо таращился в пустоту, словно отключившись.

Взгляд его упал на стеклянный граненый сосуд посреди стола, в котором он вдруг с недоверием опознал настоящую пепельницу. Рядом виднелась лакированная шкатулка из кедра и небольшая кнопка из полудрагоценного камня, увенчанная серебром. Открыв шкатулку, он извлек из нее плоскую картонную коробочку с сигаретами, казалось, столетней давности, с надписью золотыми буквами «Karelian %26 Sons». Реликт тех времен, когда вредные вещества помещали в красивые упаковки, а люди могли употреблять их, когда хотели. В шкатулке имелась еще одна пачка, несколько сигар в металлических гильзах и старомодная коробочка деревянных спичек.

Каменная кнопка на самом деле оказалась зажигалкой, и он закурил, ожидая сигнала тревоги, но ничего не произошло, не считая того, что часть потолка над его головой с тихим шорохом отодвинулась, открыв металлическую решетку вытяжки.

На комоде он увидел миниатюрную кофемашину, а рядом в деревянной коробочке капсулы в отсеках — разные сорта кофе и чая, шоколад. Машина выглядела весьма дорогой игрушкой, имитирующей устройство эпохи пара, с латунными трубками и эмалированным металлическим корпусом. Кофе был настоящий.

Он поставил чашку на столик и продолжал сидеть, прихлебывая из нее и глядя, как струйки дыма исчезают в потолке.

За окном зашумел ветер, по стеклам застучали капли дождя.

Допив кофе, он оделся и забрал свою сумочку, сигареты и спички — то есть, по сути, все имевшееся у него имущество.

Отделанный деревом коридор напоминал внутренность коробки для сигар. Норберт шел мимо ряда дверей, утопая в мягком, словно мох, ковре, в медовом приглушенном свете латунных бра. Все это напоминало хороший отель, хоть и небольшой. Возле лестницы с ним разминулась черноволосая девушка в пастельного цвета кителе. У ее ноги, словно верный механический пес, катился цилиндрический уборочный автомат.

— Бунэ диминяца, домнуле, — улыбнулась она.

Язык был не итальянский. Норберт его не знал.

Он спустился на два этажа, миновав витражные окна. Внизу он увидел нечто вроде стойки портье со стоящим за ней мужчиной.

— Бунэ диминяца, домнуле,[10] — снова услышал Норберт. Мужчина показал куда-то рукой, добавив по-английски: — Добро пожаловать в Карпаты. Приглашаем на завтрак, сэр.