Чужие страсти - Эйлин Гудж

Дома и машины Консепсьон не волновали. Все, что ей нужно сейчас, — это место, где она могла бы остановиться. А потом она постарается заработать столько, сколько понадобится для того, чтобы попасть в Нью-Йорк, где живет сеньора. Пока же у нее едва хватало денег, чтобы пристойно питаться, так что перспектива добраться до Нью-Йорка казалась весьма отдаленной.

Она опустилась на неряшливую бурую лужайку в центре дворика, примыкавшего к многоквартирному комплексу. Сидя в тени пальмы, которая, похоже, тоже знала лучшие времена, Консепсьон решила, что будет ждать Эдуардо здесь, и если потребуется — целый день.

Она мгновенно погрузилась в крепкий сон и проснулась, когда солнце стояло уже высоко. Оно пробивалось сквозь листья пальмы, отбрасывающие длинные тени на траву, где она лежала. Внезапно Консепсьон вздрогнула, сообразив, что одна из этих теней принадлежит стоявшему рядом с ней мужчине. Она быстро села и стала приглаживать руками волосы, в которые набились колючки и травинки. Волосы уже успели немного отрасти и торчали на голове, как перекати-поле. Какой у нее, должно быть, жалкий вид! Разлеглась здесь, как какая-нибудь vago[67]. Она искоса взглянула на мужчину, стараясь понять, чего он хочет. Может, он собирается сдать ее властям… или отнять то немногое, что у нее еще осталось? Из-за светившего в глаза солнца женщина не могла рассмотреть его лицо.

Но он только вежливо спросил по-испански:

— С вами все в порядке, сеньора?

У Консепсьон отлегло от сердца. Она кивнула, обнаружив, что ей трудно говорить. Было такое ощущение, что ее рот выстлан ворсистой тканью. В конце концов ей все-таки удалось произнести охрипшим голосом:

— Я ищу своего зятя. Его зовут Эдуардо Санчес. Вы его случайно не знаете?

Мужчина присел на корточки, и, когда их глаза оказались на одном уровне, Консепсьон наконец рассмотрела его. У него было доброе лицо. Не молодое и не старое, не красивое и не уродливое. Просто… доброе. Приплюснутый нос над широким, аккуратно очерченным ртом, густые темные брови, словно в изумлении изогнувшиеся над глазами цвета крепкого кофе. Она также заметила, что у него хорошие зубы, а в кудрявых волосах пробивается седина. А главное — и это было самым важным, — он тоже был деревенским парнем. В отличие от одежды, которую носят гринго — с замысловатым узором и яркими логотипами, похожими на наклейки для автомобилей, — на нем были простые джинсы и обычная коричневая рубашка. Он снял кепку и, почесав затылок, нахмурился, пытаясь вспомнить кого-нибудь с такой фамилией.

— Был здесь какой-то Санчес. Он, кажется, жил раньше в одной из квартир наверху. — Мужчина указал на ряд выцветших синих дверей, выстроившихся вдоль открытого прохода по периметру всего второго этажа комплекса. В одну из этих дверей Консепсьон уже стучала перед этим. — Я только не знаю, тот ли это человек, которого вы ищете. Фамилия очень распространенная.

Сердце ее упало.

— Вы сказали «жил раньше»?

Мужчина пожал плечами.

— Может, он был нелегалом? Они обычно не задерживаются на одном месте. — Ее растрепанный вид и то, что она ночевала под открытым небом, видимо, навели его на мысль, что у человека, которого она искала, не было «зеленой карты». — Те, кого не поймали, в конечном счете едут туда, где могут найти работу.

— А бывает такое, что они возвращаются? — с надеждой в голосе поинтересовалась Консепсьон.

Он снова пожал плечами, и на лице его она прочла ответ, который боялась услышать.

— А этот Санчес… вы сказали, что он ваш зять?

Она кивнула. Разочарование Консепсьон было настолько сильным, что она даже почувствовала его вкус на своем языке — сладковато-соленый вкус слез. Куда ей теперь идти? К кому обратиться?

— Вы не знаете, где я могла бы его найти? — спросила она, стараясь скрыть отчаяние.

Сочувственно глядя на нее, мужчина отрицательно покачал головой.

— Мне очень жаль, señora.

— Но кто-то же здесь должен знать это. Эдуардо писал, что у него есть работа, хорошая работа. Постойте, у меня есть имя его хозяина. — Она вытащила из кармана мятое письмо и расправила его на своем колене.

Но прежде чем Консепсьон успела продолжить, мужчина с добрым лицом объяснил, что, даже если она и в самом деле знает, где работал Эдуардо, ей это все равно не поможет.

— Они платят нелегалам наличными, — сказал он, — чтобы не оставалось никаких записей, если вдруг нагрянет иммиграционная служба. Так что обычно ловят только campesinos[68], которые гнут спину за несколько долларов в день.

Ее охватил новый страх.

— А что происходит, когда их ловят? — Она слышала жуткие рассказы о жестоких избиениях и даже хуже того.

— Ничего особенного. Обычно их просто автобусом переправляют через границу обратно. По крайней мере, я так слышал.

— Вы много знаете для человека, которого самого никогда не ловили, — заявила Консепсьон, неожиданно став подозрительной.

Он расплылся в улыбке, показав редкие передние зубы.

— Не все из нас, señora, находятся в этой стране нелегально. Я, например, являюсь ее гражданином. — Он рассказал ей, что действительно родился в этой стране. Но Консепсьон все равно относилась к нему настороженно. — Меня вам нечего бояться, señora. Не знаю, смогу ли я помочь вам найти вашего зятя, но если вам нужно где-то остановиться, я могу легко это устроить. А пока позвольте мне купить для вас завтрак. — Продолжая улыбаться, незнакомец выпрямился во весь рост и протянул руку, чтобы помочь ей подняться на ноги.

Он казался искренним, но Консепсьон все еще продолжала колебаться. Еще никогда в жизни она так не нуждалась в чьей-то помощи. К тому же она и правда изголодалась. И тем не менее…

— Я даже не знаю вашего имени, — сказала она.

— Меня зовут Рамирес. Хесус Рамирес. Y usted?[69]

Она посмотрела на улыбающееся лицо, которое, казалось, ничего не скрывало от нее, — да и как можно было что-то скрыть при такой откровенности? Наконец ее внутреннее сопротивление было сломлено. Вздохнув, она протянула ему руку, позволив помочь себе подняться. Рука у него была большая, как и он сам, а шершавые мозоли на ладони напомнили ей кору старого дуба.

— Консепсьон, — представилась она. Фамилию ему знать было необязательно.

— Как Святая Девственница, — заметил он.

— Exactamente[70]. — Консепсьон строго взглянула на него, давая понять, что, хотя она уже давно перестала беспокоиться о своей девственности, отдаваться кому-то просто так, за еду, тоже не намерена.