Война по понедельникам - Антон Первушин

Существует орган исполнительной власти Муравья — ЕЕЕ, Единственное Единомыслящее Единство, возможность для особо тщеславных заниматься политикой, делать карьеру. Как ты понимаешь, он абсолютно и безоговорочно подчинен непосредственно Великому Муравью; там просто не может быть разногласий, отсюда и Единомыслие. Прямая задача Единства — доводить все указы, распоряжения Муравья до населения Города, определять оптимальную программу их выполнения. Могут сменяться режимы, многопартийность может смениться диктатурой пролетариата, но Единство — константа, цемент здания власти любого Муравья, при любом раскладе ЕЕЕ незыблемо. В Единстве — сила. Это аксиома Города, и она ясна безусловно всем.

А теперь, Антон, самое интересное. Сюда, в этот мир, пришли Витязи. Ты спросишь, конечно, как это случилось, но рационального ответа я тебе дать не смогу. Слишком много мистики в том деле. Но объяснить как-то надо. Попытаюсь…

Может быть, оно всегда с нами, и мы не воспринимаем его. Ведь не слышим же мы звука камертона, прежде чем он не коснется дерева и не вызовет вибрации.

Может быть, это нечто вроде какого-то душевного порождения, без участия сознания, возникающего наподобие кристалла по вечным законам из бесформенной массы.

Кто знает?..

Нечто, потаенное, неосознаваемое разумом, доступное лишь для чувств, собиралось долгое время сгустком воли целого народа, и в какой-то момент достигло предела, крайней границы, экстремума, за которым обрело вдруг вещественность; и в мире появились Оружейники. Пришли из небытия, чтобы проникнуть на Землю, найти там и призвать спасителей, Витязей. И вот мы здесь, Антон. Независимые от воли Муравья; единственные, кто способен противостоять ему, искать его и найти, чтобы помочь Городу обрести долгожданное равновесие, а горожанам — истинную свободу.

Я плохо говорю. Ты вот улыбаешься. Но по-другому не умею. Лезут в голову сплошь трескучие фразы, хоть и сам понимаю, как глупо они со стороны звучат. Я тебя, Антон, еще как-нибудь познакомлю с нашим идеологом Черномором. Вот он говорить умеет. Его стоит послушать. А пока довольствуйся мной.

Пойдем же дальше. Сам понимаешь, у нас, Витязей, имеется определенная программа. Если ты действительно мыслящий человек, Антон, тебе нетрудно будет принять и согласиться с ней. В основу положена наша убежденность в том, что человек может быть счастлив, только когда он свободен. А свободу дает добро, полнее — собственная его доброта к окружающим и доброта окружающих к нему. Для нас это не просто абстрактные категории. Нам дано чувствовать проявления добра, нам дана пресловутая мера. И также мы убеждены, что лишь то сообщество, где триада названная: добро-свобода-счастье — возведена в ранг закона, имеет право на существование.

В день своего правления Муравей всемогущ, и нужно, необходимо сделать нам так, чтобы в день этот повелел он чуточку измениться людям, чтобы и они могли иметь меру, точно различая, где зло, где добро. А за этим — ведь все взаимосвязано — последует остальное. Понимаешь?

Однако искать Муравья — очень трудное и опасное дело. Муравей страшен в своем всемогуществе. Он всегда чувствует наше приближение и способен разрушить Город до основания, лишь бы нас остановить. Нам приходится действовать очень осторожно, Антон, мы многим рискуем. Но все равно когда-нибудь найдем его. Обязательно найдем!

Они допили кофе, и Ким, поднявшись из-за стола и сунув чашки в раковину под струю горячей воды, добавил в заключение рассказа:

— Вот и все. В общих чертах. Не торопись снова спрашивать. Сначала обдумай.

Антон молчал.

Ким подошел к окну. Вечерело.

— Не прогуляться ли нам до «Чумы»?

— А как же?.. — Антон не договорил, вопросительно глядя от стола снизу вверх на Кима.

— Со мной неопасно, — улыбнулся Ким. — Я давно здесь живу, вписался, приспособился.

— Да, кстати, — вспомнил Антон, когда они выходили из подъезда. — А почему бармен… ну… Фил его, кажется, зовут… почему он так удивился, когда услышал от меня вопрос о времени?

— А-а, это, — Ким качнул головой, улыбнувшись. — Один из бзиков новоиспеченного Муравья. Решил, видно, что запрет на ношение часов продлит до бесконечности его правление. Наивно, но по-человечески я его понимаю…

«Так-то лучше, — подумала Алиса. — Загадки — это гораздо веселее…»

— По-моему, это я могу отгадать, — сказала она вслух.

— Ты хочешь сказать, что думаешь, будто знаешь ответ на эту загадку? — спросил Мартовский Заяц.

— Совершенно верно, — согласилась Алиса.

— Так бы и сказала, — заметил Мартовский Заяц. — Нужно всегда говорить то, что думаешь.

— Ага, компания в сборе, — сказал Ким, оглядываясь на Антона. — Проходи. Я познакомлю тебя с друзьями.

Друзей имелось в наличии четверо, причем, один из них оказался не другом, а подругой. Это вдохновляло.

— Приветствую всех, — обратился к ним Ким. — Знакомьтесь. Антон. Мой гость. Второй день в Городе.

Лицом к Антону, приобняв за плечико подругу, сильно накрашенную миловидную блондинку, сидел за столиком парень — белокурый, веснушчатый и в меру развитый. Одет он был в потертые джинсы и в свободную майку с красующимся на груди лозунгом ярко-алыми буквами на белом фоне: «Здоровому телу — здоровую половую жизнь!».

— Задорный парень Роб, — представил его Ким. — Настолько задорный, что порой это раздражает… А это Алина, — представил он подругу. — Звезда «Пленительного». «Пленительный» — местное и очень модное кабаре.

Роб широко улыбнулся. Алина сделала ручкой. Двое из компании, сидевшие спиной, полуобернулись.

— А-а, — сказал один из них. — Ким пришел. Один хороший человек, да и тот маньяк-убийца.

— Это Влад, мизантроп высшей пробы.

— Да-да, пробы…

Мизантроп Влад оказался невысок ростом — совсем какой-то маленький и очень худой. Костюм на нем был, очевидно, размера на два больше нужного и висел мешком. А еще Влад был черноволос, давно небрит, носил очки в металлической оправе с захватанными линзами — Антон представить себе не сумел, как что-то можно еще видеть сквозь эти линзы: поневоле возненавидишь все человечество. Да и не только человечество. Так что в первую минуту Влад вызвал у Антона легкую неприязнь к своей персоне, которая, неприязнь, продержалась, впрочем, недолго, сменившись настолько же легким интересом.

Четвертого друга звали Игин.

— Витязь, — представил его Ким. — Жил в Красноярске. Писатель, социалистический реалист. Любитель споров не по существу и саблезубых историй. Если не хочешь его обидеть, никогда не называй Бароном.

«Бароном?» — хотел удивленно переспросить Антон, но тут до него дошло, и он промолчал.

— А это Ким, — сразу же с усмешкой подхватил несколько развязную манеру Кима в раздаче рекомендаций Игин. — Наш строгий, но несправедливый охламон.