Песнь теней - С. Джей-Джонс

Добрый отец делал все возможное, чтобы успокоить свое стадо, но страх, как суждено было узнать священнику, был сильнее веры.

Молчание ребенка больше не считалось признаком робкой, замкнутой натуры. Это было звериное упрямство и проявление животного коварства. Жители города все больше убеждались в том, что Vlček умел говорить, но не хотел – это было понятно по тому, как внимательно его разноцветные глаза наблюдали за всем и каждым. «Волчонок соображает, – говорили они друг другу на рыночной площади. – Он что-то замышляет. Он шпионит за нами».

Какие секреты может таить в себе безмолвный? Только свои собственные. Но жители страшились того, что мог знать Vlček. Мясник и его любовница, на два года младше его дочери. Жена кузнеца и ее тайник с припасенными сладостями, которые она ела во время Великого поста, когда все набожные и благочестивые постились. Козопас и булочник, их сердца и губы, все еще теплые от пламенных объятий.

В день, когда старый год умер, любовница мясника была найдена мертвой в своей постели.

На ней не было никаких следов: ни раны, ни пореза, ни синяка. Ее нашли посиневшей и остекленевшей, словно зима заморозила ее изнутри.

«Заколдованная! – вскричали жители. – Гоблины настигли Людмилу во сне!»

Стужа усилилась и привела с собой другие смерти, другие предательства. Стадо Якоба-козопаса потерялось, щипцы кузнеца стали хрупкими и сломались, и жители поняли, что равновесие этого мира сильно пошатнулось.

И все потому, что среди них поселилось чудовище? Кто такой Vlček? Откуда он пришел? Истории и слухи стали распространяться от дома к дому, люди вспоминали сказания о кобольде с разноцветными глазами, который воровал безделушки и тотемы, чтобы накликать на их владельцев беду и неудачу.

«Возможно ли такое, возможно ли?» – шептались жители.

Но Vlček оставался беспорочным, далеким, обособленным. День за днем он ходил среди них, молчаливый и уверенный, призрак среди живых.

Затем Каролина, младшая дочь пекаря, стала одержима дьяволом.

Поначалу у нее появились резкие боли в руках и ногах. Бедное дитя плакало и жаловалось, что волк пожирает ее конечности во сне, и она просыпалась с красными, влажными болячками и глубокими гнойными ранами. «Гоблинские укусы», – говорили деревенские и послали за священником для совершения обряда изгнания бесов.

Он явился с ладаном, святой водой и двумя спутниками: то были Vlček и Махье. Но когда волчонок подошел к постели больной, Каролина закричала так, будто ее посадили на кол и подожгли.

Это был знак.

«Это он, это он! – закричали жители. – Он самый!»

Священник с жителями стали окружать мальчика, а тот зарычал и опустился на все четыре конечности, потому что еще не научился терпеть прикосновения чужих людей. Они пришли с котелками, они пришли с кастрюлями, а мужчины на улице отправились за вилами и лопатами, когда загнанный в угол Vlček от страха стал бросаться на людей.

Их всех предал Махье.

«Беги, Каспар!» – вскричал он и метнулся вперед, заслоняя собой волчонка от жителей. Волчонок сверкал оскаленными зубами и в панике закатывал глаза. Мальчик посмотрел на Махье, своего единственного друга, рванул вперед, прорвался сквозь толпу и исчез в темноте.

Все зажгли факелы, все стали кричать, и лихорадка погони охватила всех как чума, как пожар. Пока Каролина вопила от боли и страха, ее мать и отец, священник и мэр, мясник и кузнец вооружились своими инструментами и отправились на поиски мальчика-волчонка.

«Убить его, убить! – скандировали они. – Демон! Демон!»

Махье знал, куда мог пойти Vlček, и не последовал за остальными в ночи. Вместо этого он помчался к церкви, к кладбищу, к склепам, где потерянный маленький мальчик мог спрятаться в темноте с мертвыми, единственными из людей, кто не просил его разговаривать.

Внутри Махье нашел волчонка, сжавшегося в комок среди кучи тряпок, коллекции всякой всячины и секретов, украденных у местных жителей. Маленький голубой стеклянный флакон, осколки разбитого меча, колокольчик козопаса, который в последний раз видели на шее премиальной дубинки Якуба.

– О, Каспар, – сказал Махье.

Vlček взглянул на него, в его взгляде было написано упрямство. Он знал, что Махье обращается к нему, но отказывался отвечать.

– Каспар, – повторил Махье, борясь с поднимающейся в нем паникой. – Пожалуйста. Нам нужно бежать.

Волчонок зарычал.

Верный Махье, благословенный Богом даром общения со всеми птицами и тварями, не мог подобрать слов, чтобы достучаться до этого мальчика, наполовину дикого, наполовину прирученного.

– Я знаю, что это не твое имя, – прошептал он. – Но пока ты не назовешь мне свое имя, я не смогу позвать тебя домой.

Быть может, доброта этой мольбы тронула волчонка-ребенка, Махье точно не знал, но Vlček выронил свои сокровища и разрыдался. Мальчику пришлось многое пережить с тех пор, как он вылез из логова зверя, брыкаясь и отплевываясь, и научился ходить, одеваться и есть как человек, но чего он точно никогда не делал – так это не плакал. Наполненные блестящими слезами, его разноцветные глаза засияли, и от их сверкающей красоты у Махье перехватило дух.

– Идем, – прошептал он. – Идем, нам нужно бежать.

Он протянул руку волчонку, который смотрел на нее без подозрения и страха. Мальчик-волчонок выдержал взгляд Махье, и на мгновение между ними зависла вечность и всего один вопрос.

– Да, – сказал Vlček. – Да.

Его голос был хриплым и грубым, язык неумелым и неповоротливым. Но это были слова, настоящие слова, больше слов, чем кто-либо когда-либо от него слышал. Vlček схватил ладонь Верного Махье, и они вдвоем побежали в лес, вдаль, в неизвестность.

Мой брат не присоединился к нам за вечерней трапезой.

Я на это и не надеялась, но укол разочарования оказался таким же острым, как и в первый раз. Наш ужин прошел за вежливой беседой, но хозяева не могли скрыть своего любопытства в отношении Йозефа. Они задали несколько вопросов о мастерстве его игры на скрипке, о таланте, о музыкальной одаренности. Я понимала, что гении и виртуозы были чудесными и необыкновенными, но их интерес к способностям моего брата, а не к моим задел за живое раны, которым давно уже пора было зарубцеваться.

«Особенная Лизель. Избранная Лизель. Тебе всегда хотелось быть необыкновенной, и вот ты ею стала».

Холодное маслянистое чувство вины соседствовало внутри меня с возмущением и сожалением, и я обнаружила, что не хочу есть. Оставлять еду было высокомерно и невежливо, и я попробовала все блюда, которые Нина для нас приготовила, но не смогла насладиться ни одним из них. Меню было простым и сытным: сосиски и рагу, клецки в кремовом соусе, тушеная капуста и свежий хлеб. Знакомая еда. Удобная, привычная. Но все эти блюда тяжело усваивались моим желудком.