Песнь теней - С. Джей-Джонс

После ужина я вернулась в свои покои и обнаружила, что дверь между моей комнатой и комнатой Йозефа все еще закрыта. Я не знала, вернулся ли он уже ночевать или все еще где-то бродит. Я разделась и легла в постель, хотя было еще рано. Наша послеполуденная экскурсия в монастырь утомила меня, и мне захотелось отдохнуть.

Но уснуть я, как ни старалась, не могла. Тишина билась в моих ушах отсутствием звуков. Дома пение леса убаюкало бы меня своей симфонией и какофонией. В Вене непрестанный гул и ударный ритм человеческих жизней создавал басовую партию к стаккато моих дней. Но здесь, в Сновине, всюду было тихо. Это была пустая разновидность тишины. Когда-то я чувствовала, костным мозгом ощущала, спал Йозеф или не спал по ту сторону двери, окна, стены. Трос между нами, сотканный из нашей любви к музыке и волшебству, износился так сильно, что вместе нас связывала лишь тончайшая кровная нить.

Хотя и она нас не связывала.

Я повернулась в постели, плотно зажмурившись, как будто тем самым могла отогнать чувство вины.

В другие времена эта особенная предательская мысль о Йозефе проносилась по моему подлому разуму, и мое тело начинали раздирать ненависть и отвращение к себе. Но сегодня вечером я заставила себя исследовать это чувство. Заставила себя подумать о том, что это значило для меня – что мой брат не мой брат, а подменыш.

Подменыш. До того, как я спустилась в Подземный мир, я этому даже радовалась. Или гордилась. Или даже завидовала по тем самым разным причинам, по которым Йозеф завидовал мне теперь. Я лучше, чем кто-либо другой, понимала, как это больно, когда тебя не замечают. Разве я втайне не твердила себе, что талант моего брата отделил его от всех нас, остальных? Музыка была языком, на котором мы с ним оба разговаривали, но мне было больно понимать, что он не просто лучше меня, а что он помазан папой. Что мой брат не просто связан с миром мифов и волшебства, в который мы часто сбегали от реальности, а что по-настоящему принадлежит ему. Меня эта мысль опустошала.

Особенная. Избранная. Необычная. Йозеф сумел подобрать точные слова, и его обвинения ранили меня в самое сердце. Я плотнее свернулась в клубок и положила на лицо подушку, чтобы укрыться от последних лучей заходящего солнца.

Но с тех пор, как я ушла из Подземного мира, мое мнение о подменышах изменилось. Я помнила миловидных юношей, с которыми моя сестра и я танцевали на балу гоблинов, их приятные лица и загадочные глаза. Создание у озера, хитростью заставившее меня пересечь границу между мирами, сыграв на моей тоске по дому и страстном желании наслаждаться простыми удовольствиями смертной жизни. Лживый, хитрый, жестокий. Бесчеловечный.

Йозеф был бесчеловечным. Йозеф не был смертным. Йозеф был созданием, духом, тварью. Все мое существо съежилось при мысли о том, что мой брат – тварь. Если мой брат и не был человеком, то худо-бедно он был личностью. Он смеялся, плакал, сердился и гневался. Он размышлял и чувствовал то же самое, что и любой другой мальчик, юноша. Ну и что, что его кости и кровь имели нечеловеческую природу, а не мою.

И, тем не менее, это имело значение. Я подумала о ребенке, который должен был вырасти и превратиться в моего брата, о ребенке моих родителей, простых смертных. О том, чье имя и чью жизнь украл мой брат. Тот Йозеф был радостным, спокойным малышом, розовощеким и ясноглазым. Мой Йозеф страдал коликами, был болезненным младенцем, тяжелым и противным ребенком, которого я, несмотря ни на что, любила. Возможно, любила даже больше, чем мальчика одной со мной крови.

Мне следовало испытывать отвращение к самой себе. Я любила захватчика, вора, чудовище. Я крутила и вертела на пальце кольцо Короля гоблинов, чувствуя, как серебро мягко скользит по коже.

Ты – чудовище, которое принадлежит мне, mein Herr.

Возможно, я любила все чудовищное, потому что сама была чудовищем. Йозеф, Король гоблинов и я. В верхнем мире мы выглядели гротескными, слишком другими, слишком странными, слишком талантливыми, слишком… В нас всего было слишком.

Я лежала с закрытыми глазами, и в голове стали мелькать образы. Тени облаков, проползающие по красной плитке в солнечных пятнах. Монастырь, глядящий, опустив нос, в раскинувшуюся под ним долину. Имена монахов, высеченные в горных склонах, отголоски памяти в моей голове. Алые маки, с шепотом и вздохами выпрыгивающие из белого снега. Быстрее, быстрее и быстрее длинная спираль опускалась вниз, в лабиринт моего подсознания, но я все еще не могла уснуть, не могла расслабиться. Я ворочалась и вертелась, не в силах остановить водоворот, смерч, карусель мыслей, вылетающих из основной идеи: я должна сказать Йозефу правду.

Я пнула простынь, запутавшуюся вокруг ног, и, чтобы сдержать крик, крепко сжала кулаки и зубы. Ноты, музыкальные фразы и мелодии врезались мне в мозг, и я била ладонями по ушам, чтобы заглушить шум. Ярость и разочарование скрутили мне руки и ноги, и истерика созревала в моем теле и готовилась вырваться с воплем или рыданиями. Правда о природе моего брата была ловушкой, о которую можно было споткнуться в любой момент, и я бы предпочла запрыгнуть в нее сама, чем позволить ей захлопнуться над нашими шеями и разрушить наши отношения.

Я должна ему сказать.

Я должна сказать Кете.

Я резко открыла глаза. С трудом выбравшись из-под одеяла, я вытащила себя из постели, не в силах дольше лежать неподвижно, несмотря на усталость. Я стала бродить взад-вперед перед окнами своей комнаты. Впервые за долгое время мне захотелось играть. Мне захотелось сесть перед клавиром и выразить свои чувства через пальцы, через черно-белые клавиши, через мажор и минор.

Ваша музыка создает мост между мирами.

Я подумала о том вечере, когда мы играли «Эрлькёнига» для графа и графини. Аромат льда, хвои и темных лесных дебрей наполнил тесную, душную комнатку. Шепот моего имени через завесу. Вес кольца Короля гоблинов в моей ладони, когда я очнулась от сна. Внезапное желание играть не давало мне покоя, несмотря на Дикую Охоту, несмотря на барьер между мирами, несмотря на то, что совершенно неверно и бессмысленно было возвращаться к моему искусству в тот момент, когда это было наименее безопасно.

Мне не следует.

И все же.

Почему не следует?

Буря истерики, бушевавшая внутри меня, подхватила мое маниакальное раздражение, расширила свои границы и уже охватила Йозефа, мою сестру, графиню, весь мир. Я больше не была Королевой гоблинов, больше не была хозяйкой сферы, которая сжимается и гнется по моей воле. Я не могла порвать шторы. Я не могла разбить стоящий передо мной комод. Не могла сорвать с петель дверцы бельевого шкафа. Не могла голыми руками разбить оконные стекла. Сейчас я находилась в верхнем мире, и я не могла, не могла, не могла.

Снаружи сгущались сумерки, придавая небу оттенок индиго и сделав тени лилово-фиолетовыми. Я подошла к окнам в своей комнате и посмотрела на холмы позади поместья в направлении озера Лорелеи. Я увидела графиню, идущую к маковому полю: даже в темноте ее было легко узнать по неровной походке. Одна за другой на небе появились звезды, булавочные уколы света, посеребрившие мир. В такую ночь, как эта, мы с братом представили бы себе гоблинов и фей, повсюду сеющих хаос и несчастья на спящий мир. Какие-то очертания мелькали в лесу за границами поместья, и мое воображение разыгралось.