Слишком много и всегда недостаточно - Мэри Л. Трамп

Вероятно, некогда подобные искажения реальности казались безобидными способами продать побольше экземпляров New York Post или увеличить аудиторию Inside Edition, но каждое такое нарушение неизменно вело к другому, более серьезному. Мысль о том, что его тактика представляет собой оправданный расчет, а вовсе не безнравственное жульничество, стала еще одним аспектом мифа, который они с моим дедом многие десятилетия строили.

Хотя глубинная сущность Дональда не изменилась, с момента его инаугурации уровень стресса, в котором он пребывает, радикально изменился. Это не стресс от работы, потому что он не работает – если только не считать работой просмотр телевизора и оскорбления в твиттере. Это попытки отвлечь всех нас от того факта, что он ничего не знает – ни о политике, ни о правах и обязанностях граждан, ни о простой человеческой порядочности, – а это требует значительных усилий. Десятилетиями он получал известность – добрую и дурную славу, – но редко был объектом пристального внимания и никогда не сталкивался с существенным противодействием. Его восприятие себя и окружающей действительности сегодня ставится под сомнение.

Проблемы Дональда накапливаются в связи с тем, что маневрирование, необходимое для их разрешения (или для того, чтобы притвориться, что их не существует), стало более сложным и требующим участия гораздо большего числа людей в операциях прикрытия. Дональд совершенно не готов решать свои собственные проблемы или адекватно заметать свои следы. В конце концов, все создавалось в первую очередь для того, чтобы защищать его от его собственных слабостей, а не для того, чтобы помогать ему договариваться с внешним миром.

Стены его очень дорогого и хорошо охраняемого изолятора начинают распадаться. Люди, имеющие доступ к Дональду, еще слабее, еще трусливее, но столь же отчаянны, как он сам. Их будущее напрямую связано с его успехом и покровительством. Они либо не видят, либо отказываются верить в то, что их ждет то же самое, что и любого другого, кто присягал ему на верность в прошлом. Кажется, что существует бесконечное число людей, желающих присоединиться к группе льстецов, спасающих Дональда от его собственной несостоятельности, одновременно поддерживая его ни на чем не основанную веру в себя.

Когда Дональд стал серьезным претендентом на выдвижение от Республиканской партии, а затем и кандидатом в президенты, СМИ всей страны трактовали его патологии (лживость, оторванное от реальности чувство собственного величия), а также его расизм и мужской шовинизм как курьезные особенности, под которыми скрывается зрелость и серьезность намерений. Долгое время бо́льшая часть Республиканской партии – от крайне правых до так называемых умеренных центристов – либо принимали его с распростертыми объятиями, либо смотрели на него сквозь пальцы, чтобы использовать его слабости и податливость в своих интересах.

После выборов Владимир Путин, Ким Чен Ын и Митч Макконнелл (психологический портрет каждого из которых имеет довольно глубокое сходство с Фредом) лучше всех поняли, что переменчивая биография и пороки личности Дональда делают его крайне восприимчивым к манипулированию более умных и более влиятельных людей. Эти патологии превратили его в такого простака, что требуется всего лишь повторять ему то, что он десятки раз на дню говорит себе и о себе (что он – самый умный, самый великий и самый лучший), чтобы заставить его делать то, что они хотят, – идет ли речь о том, чтобы упрятать детей в концентрационные лагеря, предать союзников, ввести разрушительное для экономики сокращение налогов или причинить ущерб каждому учреждению, внесшему свой вклад в повышение влияния Соединенных Штатов и процветание либеральной демократии.

В статье для The Atlantic Адам Сервер писал, что для Дональда все дело в жестокости. Это было абсолютно верно для Фреда. Одним из немногих удовольствий моего деда, помимо зарабатывания денег, было унижение окружающих. Убежденный в собственной правоте во всех ситуациях, вдохновленный своим потрясающим успехом и верой в собственное превосходство, он считал необходимым быстро и решительно наказывать любой вызов своему авторитету и ставить бунтаря на место. Фактически это и произошло, когда Фред вместо Фредди назначил президентом Trump Management Дональда.

В отличие от моего деда, Дональд всегда сражался за свою легитимность – в качестве достойной замены Фредди, застройщика Манхэттена или магната игорного бизнеса, а сейчас в качестве обитателя Овального кабинета, который никогда не сможет избежать подозрений в полной профессиональной непригодности или ощущения того, что его «победа» незаконна. Со временем, по мере того как поражения Дональда множились, несмотря на постоянное – и экстравагантное – вмешательство со стороны моего деда, его борьба за легитимность (победа в которой для него невозможна) превратилась в план обеспечения того, чтобы никто не обнаружил, что он всю свою жизнь занимает чужое место. Это еще никогда не соответствовало истине больше, чем сейчас, и именно в такой парадоксальной ситуации находится наша страна: нынешние власти, включая исполнительную, половину законодательной и большую часть судебной, полностью состоят на службе по защите эго Дональда. Это стало чуть ли не единственной их целью.

Его жестокость частично служит средством отвлечения как нас, так и его самого от истинного масштаба его поражений. Чем более очевидными становятся его промахи, тем более явной становится его жестокость. Кто будет уделять внимание детям, которых он похитил и посадил в концентрационные лагеря на границе с Мексикой, когда он угрожает вывести разоблачителей на чистую воду, принуждает сенаторов выгораживать его перед лицом неопровержимых доказательств вины и оправдывает «морского котика» Эдди Галлахера, обвиняемого в военных преступлениях и признанного виновным в позировании на фоне трупа? И все это в течение одного месяца. Если у него получается поддерживать одновременное вращение сорока семи тысяч тарелочек, никто не способен сконцентрироваться на какой-то одной из них. Это называется отвлекающим маневром.

Его жестокость также является демонстрацией его власти, какой бы она ни была. Он всегда обращал ее против тех, кто слабее, или тех, кто (в силу своего служебного или зависимого положения) не может ему ответить. Наемные работники и политические назначенцы не могут дать сдачи, когда он атакует их в своем твиттере, потому что это поставит под удар их работу или репутацию. Чувство братской ответственности и порядочность Фредди удерживали его от того, чтобы платить той же монетой, когда его младший брат издевался над его страстью к полетам; точно так же связаны руки и у губернаторов «синих» штатов[43], отчаянно стремящихся получить адекватную помощь для своих граждан во время кризиса COVID-19: они не могут объявить Дональда некомпетентным из страха, что он откажет в предоставлении аппаратов искусственной вентиляции легких и других средств, необходимых для спасения жизни людей. Дональд очень давно научился выбирать свои мишени.

Дональд продолжает существовать в темном пространстве боязни безразличия и неудачи, которые привели к гибели его брата. Чтобы его погубить, потребовалось сорок два года, но основы закладывались очень рано, и это происходило у Дональда на глазах, пока он переживал свою собственную травму. Комбинация этих двух факторов – его наблюдений и его переживаний – не только изолировала его от других, но и страшно его напугала. Роль, которую в его детстве играл страх, и то значение, которое он имеет сейчас, невозможно переоценить. Тот факт, что страх продолжает быть доминирующей его эмоцией, свидетельствует о том кошмаре, что, должно быть, существовал внутри Дома шесть десятилетий назад.