Слишком много и всегда недостаточно - Мэри Л. Трамп

«Конечно, Дональд. Просто скажи, что мне нужно сделать».

«Передай ей десять миллионов долларов».

Я подумала: «Черт возьми, это большие деньги!» – в тот самый момент, когда Роб сказал: «Вот же жадный сукин сын!»

Робу было смешно, а я сидела потрясенная, раздумывая над тем, сколько же у этих людей денег. Когда-то меня убеждали, что 10 миллионов долларов – это третья часть всего наследства деда.

«Примерно в то же время Дональд позвонил мне и сказал, что я одна из трех любимых им людей, – сказала Мэриэнн. – По-видимому, он забыл, что у него трое детей» (Тиффани и Бэррон тогда еще на свет не появились).

С Робом мы больше никогда не встречались, но и Фриц, и я (вместе и по отдельности) время от времени обедали с Мэриэнн. Впервые в жизни я узнала свою тетю. Я не чувствовала себя (хотя бы немного) частью семьи со времен общения с Дональдом, когда я писала его книгу.

Через пару месяцев после того, как мы в апреле 2017 года праздновали дни рождения моих тетушек, я сидела в гостиной и шнуровала свои кроссовки, – и тут раздался звонок в дверь. Не знаю, почему я открыла. Я почти никогда этого не делала. В семидесяти пяти случаях из ста это были свидетели Иеговы или мормонские миссионеры. В остальных случаях меня просили подписать какую-нибудь очередную петицию.

Когда я открыла дверь, то лишь отметила про себя, что стоящая передо мной женщина – с копной кудрявых светлых волос, в очках в темной оправе – мне не знакома. Повседневная рубашка цвета хаки и большая сумка через плечо говорили о том, что наш Rockville Centre – не ее район.

«Привет. Меня зовут Сюзанна Крейг. Я журналистка New York Times».

Журналисты давно прекратили со мной общаться. За исключением Дэвида Корна из журнала Mother Jones и кого-то из Frontline, единственный человек, оставивший мне сообщение до выборов, был из Inside Edition. Ничего из того, что я могла сказать о моем дяде, до ноября 2016 года значения не имело; почему же сейчас вдруг я стала кому-то интересна?

Бессмыслица всего этого меня раздражала, так что я сказала: «Как же некрасиво вот так ломиться в мой дом».

«Я понимаю. Простите. Но мы работаем над очень важной темой, касающейся финансов вашей семьи, и думаем, что вы действительно могли бы нам помочь».

«Я не могу с вами разговаривать».

«По крайней мере, возьмите мою визитку. Если передумаете, можете в любое время мне перезвонить».

«Я не общаюсь с журналистами», – сказала я. Но карточку взяла.

Две недели спустя я сломала косточку на левой стопе. Следующие четыре месяца я провела в заключении дома, по большей части сидя на диване с поднятой вверх ногой.

Я получила письмо от Сюзанны Крейг, вновь выражающее ее уверенность в том, что я располагаю документами, которые могут помочь «переписать историю президента Соединенных Штатов», как она это сформулировала. На письмо я не ответила. Но она оказалась настойчивой.

После месяца сидения на диване, бороздя твиттер с постоянными новостями в фоновом режиме, в реальном времени я наблюдала, как Дональд ломает устои, ставит под угрозу альянсы между странами и третирует уязвимые группы населения. Единственное, что меня удивляло, так это растущее число людей, желающих его поддержать.

Наблюдая, как из-за политики, проводимой моим дядей, рушится наша демократия и жизни людей разваливаются на глазах, я не могла не думать о письме Сюзанны Крейг. Я нашла ее визитку и набрала номер. Я сказала, что хочу помочь, но больше не располагаю никакими документами, связанными с нашей старой судебной тяжбой.

«Возможно, они до сих пор хранятся у Джека Барноски», – сказала я.

Десять дней спустя я направлялась в его офис.

Головная контора Farrell Fritz находилась в одном из двух вытянутых зданий, облицованных синим стеклом. На открытом пространстве огромной парковки между ними негде было укрыться от ледяного ветра. Припарковаться поближе к входу было невозможно, так что, найдя свободное место, я потратила десять минут, чтобы добраться на костылях до приемной. Я очень аккуратно преодолевала препятствия в виде лифта и мраморных полов.

К тому времени, как я добралась до места назначения, я устала и взмокла. Вдоль стен и на книжной полке стояли тридцать коробок с документами. Больше в комнате ничего, кроме стола и стула, не было. Секретарь Джека любезно оставила для меня блокнот, ручку и скрепки. Я бросила сумки, приставила костыли к стене и почти рухнула на стул. Ни одна из коробок не была подписана; я понятия не имела, с чего начинать.

У меня ушел час, чтобы ознакомиться с содержимым коробок и составить список, что потребовало катания по комнате на стуле и поднимания коробок на стол, причем стоя на одной ноге. Когда зашел Джек, он застал меня раскрасневшуюся и мокрую насквозь. Он напомнил, что я не могу выносить из комнаты ни одного документа. «Они принадлежат и вашему брату тоже, и мне требуется его разрешение», – что было неправдой.

Он уже собирался уходить, но я его окликнула: «Погодите минутку, Джек. Можете мне напомнить, почему мы решили пойти на мировое соглашение?»

«Ну, вас начали беспокоить расходы, а, как вы знаете, мы не беремся за дела с оплатой по результату. Хотя мы и понимали, что они нам лгут, их слово было против вашего. Кроме того, имущество вашего деда оценивалось всего в тридцать миллионов долларов». Это было почти слово в слово то, что он сказал мне в нашу последнюю встречу двадцать лет тому назад.

«А, ну хорошо. Спасибо». Я держала в руке документы, подтверждающие то, что на момент смерти состояние моего деда приближалось к миллиарду долларов; я просто пока этого не знала.

Убедившись, что он ушел, я схватила копии завещания моего деда, дискеты со всеми показаниями и некоторые документы из банков деда – все, на что я, как участник тяжбы, имела законное право, – и упаковала их в свои сумки.

На следующий день Сью приехала ко мне домой – забрать документы и оставить одноразовый мобильный телефон, чтобы мы могли, продвигаясь вперед, общаться более безопасно. Мы не искушали судьбу.

В третий мой приезд в Farrell Fritz я методично прошлась по всем коробкам и обнаружила, что там было по две копии каждого документа. Я рассказала об этом секретарю Джека и предположила, что этот факт избавляет меня от необходимости получать разрешение у брата, что существенно облегчало задачу, так как его в это дело я втягивать не хотела. Я собиралась оставить его подборку документов на тот (маловероятный) случай, если та вдруг ему понадобится.

Я только начала искать список материалов, которых ждали в Times, когда получила сообщение от Джека: я могу брать, что захочу, если оставлю соответствующую копию. Я не была к этому готова. На самом деле у меня было в планах встретиться со Сью и ее коллегами Расс Бюттнер и Дэвидом Барстоу (еще двумя журналистами, работающими над этим расследованием) у меня дома в 13:00, чтобы передать им то, что мне удастся вынести тайком. Я написала сообщение Сью, что в связи с изменением ситуации я задержусь.