Вещная жизнь. Материальность позднего социализма - Алексей Валерьевич Голубев

Во второй части передачи Кашпировский переключился на телезрителей. На экране крупным планом показывали его лицо, играла успокаивающая фоновая музыка, а сам он произносил низким, уверенным голосом:

«Создание установки на исцеление, этот процесс ‹…› начался с той самой секунды, как только мы стали общаться здесь. Я ‹…› буду вызывать только положительный эффект и только реакцию добра. У многих уже стали шевелиться руки, подниматься, не только у тех, кто здоров, но даже у тех, у кого они были неподвижны, и, возможно, это впервые за весь период вашей болезни. У некоторых имеются приятные приливы тепла, происходит экскурсия крови, давление нормализуется. Ваш организм сам найдет то, что нужно устранить, с чем нужно расправиться»[538].

В заключение передачи Кашпировский сосчитал до десяти, выразил надежду, что телезрители «чувствуют себя прекрасно», и объявил, что сеанс окончен, причем крупный план его лица постепенно растворился, сменившись панорамой горного озера.

Появление Кашпировского на главном советском телеканале, аудитория которого насчитывала более двухсот миллионов человек, стало социальным явлением национального масштаба. Ремник говорил о «культе личности» Кашпировского, описывая переполненные концертные залы и футбольные стадионы, где люди отчаянно рвались увидеть своего кумира[539]. Советскую прессу наводнили статьи, авторские заметки и письма читателей, посвященные паранормальным способностям Кашпировского[540]. В ноябре 1989 года Институт философии Российской академии наук организовал публичную дискуссию «Телепсихотерапия – пределы реального» с участием известных врачей, психиатров, философов, журналистов и самого Кашпировского, где обсуждались достоинства и недостатки популярного лечения перед экраном. Большинство участников принимало всерьез рассказы о воздействии сеансов Кашпировского на советских телезрителей, но расходилось во мнениях относительно того, расценивать ли его влияние как преимущественно положительное или отрицательное.

Одновременно с Кашпировским на советском телевидении появился другой экстрасенс. Весной 1989 года во время популярной передачи «Это вы можете!», посвященной научно-техническому творчеству, состоялась трансляция короткого сеанса с Алланом Чумаком, бывшим журналистом, утверждавшим, что он наделен даром воздействовать на биоэнергетику человека. Вскоре, летом 1989 года, его короткие сеансы передавали в рамках популярной развлекательной программы «90 минут» с понедельника по субботу. В отличие от Кашпировского, Чумак обращался к телезрителям лишь в начале каждого эпизода, объявляя, что собирается передавать им через экран целительную энергию и что во время сегодняшнего сеанса сосредоточится на той или иной группе заболеваний: в разные дни недели он якобы лечил сердечно-сосудистые заболевания, нарушения опорно-двигательного аппарата, заболевания желудочно-кишечного тракта и некоторые другие. Затем он добавлял, что зрители, желающие пользоваться его целительной энергией в течение всего дня, могут поставить перед экраном банки и бутылки с водой или другими напитками, а также косметическими кремами, чтобы он зарядил их целебной силой. После этого краткого предисловия Чумак несколько минут (обычно сеанс длился восемь – десять минут) молча делал месмерические жесты, символизировавшие передачу им энергии посредством телевизионного сигнала. В конце сеанса он повторял, что жидкости, расставленные перед экраном, превратились в универсальные снадобья для наружного или внутреннего применения в течение всего дня.

Реакция на телесеансы Кашпировского и Чумака тяготела, как правило, либо к доверию, часто граничащему с преклонением, либо к отторжению, принимавшему обычно столь же радикальные формы – в частности, обвинений в мракобесии в адрес как самих передач, так и тех, кто регулярно их смотрел. Разделение имело отчетливо социальную природу: анализируя состав приверженцев и критиков советских экстрасенсов, я пришел к выводу, что точку зрения на телепсихотерапию определяли (хотя жесткой зависимости здесь нет) прежде всего два фактора – уровень образования и пол. Аудитория экстрасенсов состояла большей частью из женщин, а более образованные люди чаще отказывались верить в паранормальные способности Кашпировского и Чумака[541]. Типичный противник телепсихотерапии – интеллигентный городской житель, мужчина; типичный сторонник – средних лет или пожилая женщина без высшего образования. Один советский журналист – мужчина и образованный человек – так описал представителей противоположного лагеря: «Его [Кашпировского] сеансы собирают специфическую аудиторию, в которой преобладает определенный контингент женщин, с горящим взором, рыхлых, толстых, такого парикмахерского вида»[542]. Последние принимали на веру заявления экстрасенсов, что такие передачи укрепляют телесное здоровье, тогда как их оппоненты били тревогу, заявляя, что телепсихотерапия лишь способствует физической и духовной деградации советского общества. Объединяла их твердая уверенность, что телесеансы воздействуют на тела и души людей. На конференции, организованной в 1989 году Институтом философии, Кашпировский упомянул, что в его домашнем архиве хранится около шестидесяти тысяч писем от телезрителей, сообщающих о благотворном эффекте его лечения[543]. В ответ его критики приводили статистику вызовов скорой помощи, как, например, один московский врач на той же конференции:

«Что же произошло после сеанса Кашпировского? ‹…› Если обычно под вечер начинается спад вызовов, то на этот раз резко выросло число обратившихся за медицинской помощью. Среди них преобладали „тяжелые“ с отеком легких, нарушением ритма сердца, с гипертоническим кризом. Смертность в эти сутки выросла втрое. Врачи 23‐й поликлиники в последующие три дня отметили резкое обострение заболеваний в основном у страдающих сердечно-сосудистыми заболеваниями. У ПНД резко возросли очереди больных с обострившимися нервно-психическими расстройствами ‹…› Выше говорилось: хотите – смотрите телевизор, хотите – нет ‹…› Выяснилось, что среди взрослого населения телетерапия наиболее сильно воздействует на женщин со средним образованием ‹…› Хочу обратить внимание всех присутствующих, что самой уязвимой группой по суггестивному воздействию оказались дети ‹…› Это посягательство не только на здоровье людей, но и на экологию психологической жизни общества»[544].

Выступление с позиций специалиста-медика в данном случае откровенно политизировано: его автор называет «женщин со средним образованием» и детей жертвами, не способными сопротивляться влиянию Кашпировского, передающемуся через телевизионный сигнал. Такая терминология позволяет ему претендовать на право отбросить как риторический вопрос, является ли решение смотреть телевизор личным делом каждого: конечно, нет, ведь воздействие телевидения опасно для тела нации. Если его не контролировать, оно причинит вред физическому и душевному здоровью нации, в подтверждение чего приводится традиционная отсылка к женщинам и детям как беспомощным существам, нуждающимся в защите.

С этой точки зрения характеристика Кашпировского и его аудитории как «мракобесов» отличалась крайней политизированностью, потому что ее целью было дискредитировать в коллективном сознании другую форму власти, ставившую под угрозу монополию советского образованного класса – точнее, его мужской половины – на право решать, как должно выглядеть тело советской нации. В конце концов, употребление этого слова было продиктовано стыдом за соотечественников – чувство, которое, говоря о популярности передач с экстрасенсами, открыто выражали некоторые авторы[545]. Стыд в данном историческом контексте порождал отождествление, схожее с тем, которое Ив Сэджвик описала в книге «Трогательное чувство» (Touching Feeling): он разрушал привычное самосознание советского интеллигента, но немедленно навязывал ему новую роль – ответственного члена