Вещная жизнь. Материальность позднего социализма - Алексей Валерьевич Голубев

большей части сеанса хранил молчание: после краткого вступления, где он пояснял, что сейчас будет передавать свою целительную энергетику через телевизионный сигнал, он делал месмерические пассы, посредством которых и должна была происходить упомянутая трансляция энергетики целителя аудитории. Кроме того, Чумак уверял, что способен заряжать целительной силой жидкости и предлагал телезрителям ставить перед экраном банки с водой и косметическими кремами. После сеансов вода и кремы были якобы заряжены его энергетикой, так что их можно было использовать для внутреннего и наружного применения[489]. Как следствие, в рассказах о том, как советские телезрители смотрели сеансы Чумака, часто упоминаются многочисленные банки и другие емкости с разнообразными жидкостями, которые люди ставили перед экраном, чтобы потом употреблять их содержимое в лечебных целях.

В 1990 году Всесоюзный центр изучения общественного мнения (ВЦИОМ) провел общенациональное исследование, куда вошел, в частности, вопрос: «Смотрели ли вы по телевизору сеансы психотерапии А. Кашпировского? Если да, то насколько внимательно?». Вариант «Откладывал в сторону все дела и усаживался перед экраном» набрал впечатляющее количество голосов – 57 %, а еще 30 % опрошенных ответили, что смотрели передачу время от времени[490]. Не так давно вышел документальный фильм, где утверждается, что во второй половине 1989 года, когда Кашпировский и Чумак достигли зенита славы, их телевизионная аудитория насчитывала около 150 миллионов человек, что более или менее совпадает с приведенными выше статистическими данными (согласно переписи 1989 года, в СССР на тот момент проживало 287 миллионов человек)[491]. Иначе говоря, подавляющее большинство советских граждан всерьез – пусть и ненадолго – приняло на веру мнимые целительские способности Кашпировского и Чумака, причем до такой степени, что они «откладывали все дела», чтобы посмотреть лечебные сеансы двух экстрасенсов.

Пытаясь объяснить этот исторический феномен, исследователи чаще всего отталкиваются от характеристики Кашпировского и Чумака как двух шарлатанов, оказавшихся в нужное время в нужном месте. В книге «Могила Ленина» (Lenin’s Tomb), принесшей автору Пулитцеровскую премию, Дэвид Ремник, в 1988–1992 годах работавший в Москве в качестве корреспондента газеты The Washington Post, сравнил Кашпировского с Распутиным, увидев в обоих фигуру, которая захватила воображение масс на закате эпохи, так как олицетворяла прежде подавляемые иррациональность и мистику[492]. Советские ученые, в 1989 году организовавшие специальную конференцию, посвященную «телепсихотерапии», – термин, которым в советских СМИ обозначали телесеансы Кашпировского и Чумака, – тоже сосредоточились на личности популярных целителей. Некоторые участники конференции приписывали им реальные гипнотические способности; другие возражали, что эти двое дурачили телезрителей, внушая им очевидный вздор[493]. В интерпретациях такого типа подчеркивается легковерность советских телезрителей: феномен Кашпировского – Чумака предстает как умение пользоваться широко распространенной верой в телесную энергетику и способных ее контролировать экстрасенсов. Такова, например, точка зрения Юрия Богомолова, известного российского телевизионного критика[494]. Наконец, когда речь заходит о социокультурных причинах популярности экстрасенсов в позднесоветскую эпоху, часто звучит слово «мракобесие». Именно мракобесием, внутренне присущим советской культуре, пережившим десятилетия последовательно насаждаемого просвещения и рационализма, объясняли феномен советских экстрасенсов и их аудитории писатель и леворадикальный политический деятель Эдуард Лимонов, популярный телеведущий Владимир Соловьев и некоторые мои респонденты[495]. Это понятие, эмоционально окрашенное и оценочное, отражало бурную реакцию образованных советских людей на то, что казалось им грандиозным поражением советского рационализма.

Однако в приведенных трактовках остается почти без внимания, несмотря на свою заметность, другой важный фактор – собственно телевизор. Может показаться, что его роль – чисто техническая, ведь телевизоры в советских квартирах появились задолго до телесеансов Кашпировского и Чумака и никуда не делись после, поэтому любые разговоры о непосредственных причинно-следственных связях будут притянуты за уши. И все же есть основания полагать, что роль телевизора в возникновении данного исторического феномена не сводилась к трансляции определенного содержания. Попробуем представить себе этнографическое описание просмотра телесеансов Кашпировского и Чумака в домах советских людей. Составляя такое описание, мы отнесли бы эту практику к области целительной магии, а ее очевидная цель заключалась в том, чтобы вылечиться, не обращаясь к институтам системы здравоохранения. Данная практика представляет собой ритуал с участием людей и материальных предметов, причем последним приписываются целебные свойства. Среди этих предметов ключевую роль играл телевизор, а в случае Чумака фигурировали также банки и бутылки с жидкостями, якобы приобретавшими после ритуала способность излечивать недуги. Разумеется, чтобы ритуал обладал магической силой, необходимо соблюсти ряд условий: в определенное время включить телевизор, чтобы на экране появилось нужное изображение. Но предполагаемая передача целительной энергии непосредственно в пространстве дома осуществлялась между телевизором и телами людей. Крах советского рационализма на самом деле происходил не на телестудиях, где Кашпировский и Чумак демонстрировали мнимые паранормальные способности, а в квартирах советских людей, усаживавшихся перед телевизором, чтобы избавиться от болезней. В конце 1989 года, еще находясь на вершине славы, Кашпировский признал: «Что касается моего вмешательства, оно очень слабое. В первую очередь здесь срабатывает эффект телевидения». Любой жулик (он явно намекал на своего конкурента Чумака) мог бы выдать себя за экстрасенса, так как все исцеления объясняются «силой воздействия телеэкрана»[496].

Телесеансы советских экстрасенсов важны как симптом, позволяющий по-новому взглянуть на роль телевизора как материального предмета в преобразовании советского жилого пространства и личности советского человека. Я рассматриваю телевидение как в содержательном, так в материальном плане, показывая, что, поселившись в советской квартире, оно стимулировало новые формы осмысления идентичности, несводимые к содержанию телепередач, а обусловленные скорее «силой воздействия телеэкрана». В этой главе я анализирую материальность телевидения на нескольких уровнях. Во-первых, материально само его присутствие в доме. Телевизор – элемент интерьера, главное свойство которого – проницаемость экрана для световых лучей. Как неоднократно отмечали исследователи, он резко изменил материальные условия и восприятие времени в современном доме, потому что за счет проницаемости телеэкран привлекает внимание обитателей квартиры, проецируя изображения «из внешнего мира» в пространство дома[497]. В отличие от эфемерных изображений, мелькающих на экране, сам телевизор занимает в доме заметное место. Если говорить о советском историческом контексте, присутствие телевизора вело к физическим изменениям: перестраивало иерархию бытовых предметов и по-новому организовывало внутренность жилища, ускоренно превращая его в вуайеристское пространство, выстроенного по принципу визуального наслаждения.

Второй уровень – телесная материальность людей, сидящих перед телевизором. Благодаря программам, которые по нему передают, телевизор структурирует день и привлекает людей в гостиную. Таким образом, он организует тела людей в пространстве и времени. Более того, телевизор оказывает на них физическое воздействие, влияя на зрение, вес, мышцы, сердце и дыхание, – воздействие, все больше беспокоившее советских чиновников и ученых, особенно врачей-педиатров[498]. Но телевизор мог как отнять здоровье, так и помочь в его восстановлении – такая логика прослеживается не только в телесеансах Кашпировского и Чумака, но