Физрук 5: назад в СССР - Валерий Александрович Гуров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Может, в деталях я ошибаюсь, но в целом всё выглядит именно так. Неясно участие в этом деле Тигры. Ведь это она меня познакомила с Илгой, но ее вполне могли использовать в темную. А вот роль гражданки Эглите мне теперь совершенно ясна. Впрочем, черт с ними со всеми! Пусть играют в свои игры! Мне-то что делать теперь⁈ Соскочить я не могу, пацанов нельзя бросить, особенно сейчас. На растерзание всем этим психологам, лингвистам и госбезопасникам я их не отдам.
В открытую всей этой отлаженной системе сопротивляться себе дороже. Рыпнешься и уберут не только из классных руководителей. Не знаю, в какие игры играет Покровитель, в самом ли деле он ищет собственной выгоды или просто исполняет написанную ему роль, но я ему благодарен за то, что открыл мне глаза на происходящее. Наверняка не до конца, но, по крайней мере, иллюзий у меня теперь несколько меньше. И это мне серьезно развязывает руки. Можно теперь действовать без оглядки на что либо, не терзаясь сомнениями.
И еще. Я окончательно убедился, что идея насчет пацанско-рыцарского ордена совершенно правильная. Тот самый учитель, о котором я говорил Покровителю, он ведь тоже сказку сочинил для детей, обреченных сгореть в печах Освенцима или какого-то другого лагеря… Не помню… Я и про книжку-то эту едва вспомнил, потому что читал ее не я, а Санек… Так вот, надеюсь, что в моем случае дела обстоят не настолько плохо, но если реальность не оправдано жестока, сказка — это единственный путь бегства из нее.
Мотор все еще пыхтел на холостых оборотах, я очнулся от оцепенения, развернулся на пустой дороге и покатил обратно в город. Беспечные граждане родители, которые спят сейчас в частных домах и государственных квартирах. Они даже не подозревают о том, что над их детьми нависла угроза. И исходящую не от кого-нибудь, а от государства. И вовсе не потому, что государство желает их детям зла, наоборот — оно желает им добра или по крайней мере — так думает. Однако порою желающий добра страшнее желающего зла, особенно, если его желание — государственная тайна.
Завтра, вернее — послезавтра же поговорю с Илгой начистоту. Если ей так нужно мое добровольное согласие, пусть расскажет, в чем именно заключаются ее эксперименты? И пусть только попробует не рассказать! Тогда я выскажу ей все, что о ней думаю. Хотя нет. Нельзя раскрываться перед врагом. Если его оружие — тайна, то мое — хитрость. Не гражданка Эглите для меня враг, а все эти люди, которые решили выстроить свою карьеру, нажить моральный и финансовый капиталец на опытах над детьми.
Угрожать своей бывшей я не стану, сыграю в лопушка, который горит энтузиазмом, жаждет помочь советской науке. На войне, как на войне. По возвращению домой, я принял душ, взял большую общую тетрадь, ручку, уселся за стол, но, подумав, не стал ничего записывать. Не стоит оставлять никаких документов. Пусть мой орден существует лишь в Алькиной сказке — а я не сомневался в том, что он ее обязательно сочинит — и в наших мечтах, походах, песнях у костра. И потому оставив ручку в покое, завалился спать.
Воскресенье я провел как обычно. С утра пробежка, потом завтрак. Перед тем, как отправиться в «Литейщик», заехал на заправку. А оттуда — в спортобщество. Перед началом занятий позвонил председателю общества книголюбов и без обиняков объяснил ему, кто я такой и чего хочу. Он обещал посодействовать. Тогда я позвонил товарищу Запечкину, насчет стройматериалов. Он тоже не сопротивлялся. Уж не знаю, потому ли, что вожусь с его внучкой или может уже катится по Литейску грозная слава подручного Сумарокова?
Плевать! Все эти дойные крысы проекта по превращению нормальных пацанов в людей будущего не стоят доброго слова уже хотя бы потому, что наживаются на своем положении, пользуются недостатками плановой системы распределения ресурсов, хапают, хапают, хапают, а потом приходят хищники и выдаивают из них излишки. Все они одним миром мазаны. Небось, своих отпрысков в экспериментальные классы не отдают, они их отдают в школы с усиленным изучением английского, пионерлагеря на теплых морях и в престижные секции по каратэ.
Хотя понятно, что к таким детишкам особое отношение покуда их родоки остаются «нужными людьми». А сядут или полетят с должности и на их детишек станут смотреть как на источник проблем — двойки, плохое поведение, снижение процента успеваемости. Глядишь, их тоже со временем соберут в какой-нибудь экспериментальный класс, и тот со временем может понадобиться для очередного грандиозного государственного проекта, к которому присосутся паразиты всех мастей и всё ради блага советского народа, а то и всего человечества.
Ярость клокотала во мне и потому я, к удовольствию моих мелких воспитанниц, устроил «бой с тенью». Девчушки визжали от восторга и хлопали в ладоши, сопровождавшие их бабуси с осуждением поджимали губы, а моложавые мамаши поглядывали с искренним интересом. А мне хотелось выложиться по полной, выплеснуть злость, кипевшую в душе после разговора с Покровителем. И выплеснув, я успокоился. Как говорится, мы еще посмотрим, кто кого. Мы еще потолкаемся на краю пропасти, в которую все равно вся эта система рухнет уже через десять лет.
Вернувшись домой, я наполнил ванну горячей водой и долго лежал в ней отмокая. Я слышал телефонные звонки, но вылезать не хотелось. Кому надо — перезвонят. Уж на этот раз — это наверняка Сумароков. Волчара наметил очередную жертву и ему срочно требуется напарник. Ничего, потерпит. Я перед ним на цырлах бегать не собираюсь.
Когда валяться в ванне надоело, я выпустил воду, ополоснулся под душем, вытерся, оделся и поплелся на кухню. Благо в холодильнике еще оставалось кое-что от вчерашнего пиршества.
Телефонный звонок раздался снова, когда я запивал горячим сладким чаем куски пирога с капустой. Обедал я не на кухне, а в большой комнате, сидя перед бормочущим телевизором. Так что дотянуться до телефона мне труда не составляло. Взяв тяжелую эбонитовую трубку двумя пальцами, я прижал ее плечом к уху, потому что не собирался с Ильей Ильичом долго лясы точить.
— Слушаю!
— Сан Сеич,