Волк по имени Зайка - Галина Гончарова

Нет, Колину такая не нужна.

Замок приближался. Хорошее место. В обороне. Противнику придется разбираться со рвом, карабкаться на насыпь, а его в это время засыплют стрелами. Башни чуть нависают над стенами, чтобы с них удобно было лить кипяток или там масло…

Хорошее место. Взять будет очень сложно, а оборонять легко.

Со стен нас достаточно быстро заметили, и когда до ворот оставалось метров сто – они распахнулись.

Нам навстречу выезжала кавалькада… Хотя нет. Человек десять.

Впереди на могучем жеребце ехал грузный человек с каштановыми волосами и короткой бородкой. Роскошный камзол, повелительное выражение лица, дорогой плащ и богато украшенное драгоценными камнями оружие – все выдавало в нем хозяина.

Лорд Ройл, определенно.

Я махнул своим, приказывая перестроиться.

После недолгой заминки мы образовали за спиной Колина что-то вроде клина, показывая, что он здесь не просто так, а со свитой. Ройл явно это оценил и чуть нахмурился, но тут же стал безмятежен. Я приглядывался к его людям.

М-да…

Это те еще волки. Но – придорожные. Не армия, как мы, не личный отряд, нет. Они не так сработаны, есть в них нечто, выдающее одиночек. Каждый за себя.

Набирал с бору по сосенке?

Нанимал разбойников с большой дороги?

Вполне возможно, но зачем?

Надо держать ухо востро.

Колин остановил лошадь, когда до мужчины оставалось примерно десять метров, и глядел на приближающихся. Молча.

Только рука гладила заячьи розовые ушки. Умная зверушка сидела не шевелясь.

Подъехавший мужчина распахнул объятия, намереваясь заключить в них Колина, даже не слезая с седла.

– Сын мой!

Колин посмотрел холодно.

– Пасынок.

Он не уклонялся, понимая, что сделать это будет сложно, но тут Обмылок, почуяв состояние хозяина, повернул голову – и попытался цапнуть лошадь Ройла. Не смог, но и объятий не получилось.

– Сынок! – Ройл словно и не заметил поправки. – Я так рад видеть тебя в этот нелегкий для нас день…

– Неужели?

Иронии в голосе Колина хватило бы на троих. Ройл чуть сдвинул брови.

– Мне кажется, или вы, сын, проявляете непочтительность? В то время как мы утратили единственную в этом мире женщину…

– Не устраивайте балаган, Ройл. Посторонних здесь нет, – голос Колина звучал устало, – я не поверю, а моим людям все равно. Вы же не думаете, что я забыл, как вы избивали мою мать? Как издевались над ней? Кстати, вы по-прежнему бесплодны?

Что-то такое мелькнуло в голубых глазах Ройла. Я насторожился. Ага, куда-то Колин попал, хотя и сам не ожидал. Только куда?

Надо выяснить.

– Полагаю, об этом мы поговорим не на дороге.

Колин чуть кивнул. Сейчас выяснять отношения было не с руки. Только не над гробом покойной матери – и он это понимал лучше всех. Успеется.

Да и зная Филипа… Если он получил известие – то примчится сюда на всех парусах. А до тех пор надо сохранять хорошую мину при плохой игре и не дать себя убить.

Ну, это уже я постараюсь.

Комитет по встрече мне чрезвычайно не понравился.

Бешено не понравился их предводитель – матерущий мужик, похожий на белобрысого медведя. И совершенно медвежьи глазки лучатся коварством и ненавистью. Зря он думает, что этого никто не видит.

Эх, была бы я волчицей, я бы ему точно глотку порвала. Видно же, что он мечтает убить Колина. И свита у него – волчья. Бешеная. Глаза у всех злые, агрессией от них пахнет… Естественно, ничего интереснее, чем я, для обсуждения не нашлось.

– А это что – ужин? – поинтересовался отчим.

Колин фыркнул.

– Этот заяц бесценен. Это подарок любимой женщины.

– На случай голода?

– Я не настолько оголодал, чтобы есть подарки, – фыркнул Колин. – А что случилось с моей матерью?

Отчим пустился в рассказ. Как оказалось, несчастная болела уже давно, ей становилось то лучше, то хуже, а около месяца назад она слегла окончательно. Не вставала, не пила, не ела и в результате отдала душу господу. Да вознесет ее на небеса белый голубь.

Все сделали приличествующее выражение лиц. Только вот меня не обманешь. Запахи выдают человека, запахи!

И пахло от отчима – злорадством и ненавистью, от его свиты просто злорадством, а от Шарка сочувствием.

Что же до самого Колина…

Как же он ненавидел своего отчима! Убил бы сию секунду.

Останавливало – что?

Не знаю. Я бы точно убила. Потому что иначе он убьет первым.

Убьет?

Колина?

Не позволю.

Дом ничуть не изменился. Крыша и стены. А вот остальное…

Воспоминания ребенка были двоякими – и их разделяла алой чертой смерть отца. До его смерти дом был теплым и уютным, веселым и пронизанным светом и смехом.

Синие глаза мамы светились любовью, теплые руки отца обещали поддержку и защиту.

И играли солнечные лучи на уголках флюгера, и весело касались знамен ветерки, и даже слуги улыбались, чувствуя счастье.

Воспоминания после смерти отца были иными.

В углах дома поселились сумерки. Уже нельзя было выбраться из кровати и прибежать посреди ночи к родителям. Синие глаза мамы словно подернулись пеплом, а за улыбками отчима скрывался яд. Ребенок чувствовал это, хотя и не мог сформулировать.

И знамена уже не реяли, а обвисали, несмотря на все попытки ветров втянуть их в игру, и слуги передвигались по дому с опаской… Было страшно.

Сейчас же…

Крыша и стены остались прежними. В доме же – все иначе.

Мама всегда гордилась своим замком, на полу никогда не было тростника, стекла сияли чистотой, а пахло в залах воском, хлебом и цветами.

Сейчас же…

Кислый запах страха пропитал все. Стены, пол, потолки, людей…

Люди боялись. Впрочем, не все.

Одну улыбку я все-таки увидел – на лице женщины.

Она стояла на лестнице и смотрела большими темными глазами. Незнакомка, надо отдать ей должное, была красива. Темные волосы, большие темные глаза, алые, словно шиповник, губы, пышное тело, едва не рвущее ткань тонкого платья. Алого, кто бы сомневался.

Шлюха. Но не дешевая.

Что она здесь делает? Когда тело моей матери еще не предали земле!

– Мой лорд…