Анна, Ханна и Юханна - Мариан Фредрикссон

Мама начала смеяться. Это был страшный, злобный смех. Она хохотала так, как будто потеряла рассудок. Увидев, что я покраснела, она умолкла и прижала ладонь ко рту. Наступила тишина.

Потом мама заговорила:

— Отец Рагнара — насильник и сволочь. День, когда его убили, стал самым счастливым днем моей жизни. Я всегда боялась его. Я перестала его бояться, когда вышла замуж за Брумана и он в церкви выправил документы об усыновлении мальчика.

— Как долго вы были одни с Рагнаром до того, как встретились с папой?

— Четыре года я была шлюхой и бесстыдницей.

Я не осмеливалась смотреть на нее, пока мы раздевались и укладывались спать. Но потом тихонько легла с ней рядом и плакала, пока не заснула. С улицы доносился веселый гвалт, играла музыка, люди танцевали вокруг стола и деревьев, туалета и сарая.

Как же я танцевала тем летом, когда город в честь своего трехсотлетия подарил себе парк Лизеберг! Теперь люди думают, что это всего лишь место для развлечений с каруселями и американскими горками. Но я бы посоветовала прежде всего обратить внимание на красоту этого места.

Для нас, свидетелей строительства, это была сказка, ставшая реальностью. Дома, прекрасные, как храмы, стоящие в парке с зеркальной и лилейной плотиной, ручьи, поющие в камнях, играющие оркестры, театры в колоннаде и тысячи, нет, сотни тысяч цветов.

За несколько недель я до дыр проплясала три пары туфель. Я запомнила первую половину двадцатых годов как самое счастливое и беззаботное время в моей жизни.

И ведь у нас был не только Лизеберг.

Мы добились восьмичасового рабочего дня. Это пошло на пользу маме, у которой стала меньше болеть спина. Мы — Айна, Грета и я — взяли отпуск и на поезде поехали в Карлстад. Оттуда мы пешком поднялись по долине Фрюксдаль к Сунду и Мербаке. Само это путешествие уже было приключением, и не только для нас, но и для жителей озерных селений. Три молодые женщины в брюках (!), путешествующие без мужчин, — это было неслыханно в то время.

Да, я забыла нечто очень важное: Сельму Лагерлёф. Айна прочитала о ней в газете и взяла в библиотеке «Перстень Лёвеншёльдов». Мы читали ее втроем, мы истрепали книгу до дыр, как туфли тем праздничным летом. Господи, какое сильное впечатление она на нас произвела!

В этой книге я узнавала саму себя. Там было оно, колдовское очарование детства. Я читала и перечитывала, и мир вокруг меня становился глубже. Это был рассказ человека, знавшего, что ничто на самом деле не является точно таким, каким видится снаружи, что все на свете имеет скрытый смысл. Я стала откладывать деньги из каждой зарплаты и покупать ее книги со скидкой от издательства «Гумпертс». Это были красивые книги в комбинированном переплете. Боже, как я была горда, когда мне удалось собрать все ее книги и поставить их на свою маленькую книжную полку.

Мербаку я помню плохо — думаю, это связано с тем, что я была разочарована. Вероятно, я ожидала увидеть сверкающую огнями господскую усадьбу, подернутый дымкой парк, Ёсту Берлинг и Шарлотту Лёвеншёльд, Нильса из Скролюкка и девушку из Стормирторпа, прячущихся под высокими деревьями.

От Сельмы Лагерлёф я узнала, что любовь — это великая сила, неодолимая и фатальная, но к тому же невероятно светлая. Такого я себе раньше не могла даже и представить. Я и сейчас думаю о том, что сделала фрекен Лагерлёф с нами, молодыми девчонками, опьяненными танцами и, кроме того, родившимися в условиях, где не было места таким высоким чувствам.

Как бы то ни было, мы — Айна, Грета и я — стали мечтать о принце.

Но я буду ссылаться не только на книги. Когда мы — одна за другой — нашли каждая своего единственного и вышли замуж, достигнув цели, к которой стремились, в обществе стали проявляться и более мощные движущие силы. Мы просто не видели связи между ними.

К концу двадцатых жизнь в Гётеборге перестала бить ключом. У людей стало хуже с деньгами, в крытом рынке закрыли два павильона и выставили на продажу, по улицам стали слоняться безработные мужчины.

Так пришла Великая депрессия. Но тогда, в самом ее начале, мы не чувствовали всего ее значения, всей разрушительной силы.

В газетах писали, что женщины отбирают работу у мужчин. Требовали принятия нового закона, который бы запретил замужним женщинам получать профессию. Из всех магазинов исчезли девушки-продавщицы. Теперь за прилавками стояли владельцы. Меня, привыкшую к самостоятельности, привыкшую самой о себе заботиться, такая ситуация все больше и больше пугала.

Почти невозможно объяснить современным молодым женщинам, как жажда любви, переплетаясь со страхом, превращается в отчаянную охоту. Для нас это был вопрос выживания. Мы оказались в том же положении, что и наши матери, с той лишь разницей, что крестьянскую девушку в поисках жениха, способного ее содержать, поддерживала вся ее родня.

Если бы вы захотели увидеть впечатлительную, безумно влюбленную девушку, то вам стоило бы посмотреть на меня, когда я встретила Арне. Он работал мастером на большой судоверфи. Неужели кризис доберется и туда? Но я гнала прочь эти мысли и, когда мама сказала, что «это стоящий парень, который всегда сможет позаботиться о семье», вспылила:

— Я бы вышла за него, даже если бы он был уличным бродягой.

Я уже говорила, что имею несчастную привычку выставлять себя лучшей, чем я есть на самом деле. Так сказать, приукрашивать себя. Голая правда заключалась в том, что я была просто вынуждена влюбиться именно теперь, когда Ниссе Нильссону с трудом удалось продать достаточно лосося, чтобы выплатить мне зарплату, а Грета, владелица сырного магазина, разорилась и пошла в служанки.

Но я и в самом деле была влюблена. Мое тело тосковало по Арне Карлбергу с нашей первой встречи. У меня потели ладони, сердце сильно стучало, а между ног становилось мокро. Впервые я поняла, что находящаяся там щель может испытывать неутолимый голод, а кровь — кипеть от желания.

Мы познакомились на митинге социал-демократического объединения. На трибуну один за другим выходили ораторы — одни мужчины, — говорили привычные слова о несправедливости и о том, что, невзирая на трудные времена, мы должны твердо стоять на своих требованиях. Под конец на трибуну взобрался какой-то великан и сказал, что женщины не только отнимают у мужчин рабочие места. Из-за них зарплаты становятся ниже, так как женщины соглашаются выполнять ту же работу, но не смеют требовать за нее такую же оплату.

Я так разозлилась, что забыла всю застенчивость, попросила слова и спросила, как собрание смотрит на жен спившихся мужиков, незамужних женщин, на всех вдов и одиноких матерей. Что прикажете им делать, чтобы накормить себя и своих детей?

Собрание зароптало.

Вот тогда на трибуну поднялся Арне и сказал, что он согласен с предыдущим оратором. Арне говорил, что проф союзы просто обязаны привлекать женщин на свою сторону и, безусловно, требовать, чтобы они работали на тех же условиях, что и мужчины.

Равная оплата за равный труд, сказал он. Именно тогда я впервые услышала эти слова.