Анна, Ханна и Юханна - Мариан Фредрикссон

После разговора с Лизой я приняла еще одно решение: я стану цивилизованным и образованным человеком.

В квартире Лизы, расположенной прямо над садом, было, в сравнении с нашим домом, много книг. Их было не меньше десяти, может быть, даже пятнадцать. Я прочитала их. Все они были о любви, и это показалось мне очень странным. Когда я сказала об этом Лизе, она так удивилась, что долго молчала, прежде чем ответить:

— Они такие, какие есть, Юханна. Я, например, безнадежно влюблена в Рагнара. Эта любовь истощает меня, но я не могу от нее избавиться.

Должно быть, у меня был совершенно глупый вид. Помню, что я сидела на стуле в магазине с открытым ртом и не могла произнести ни слова. Я хотела сказать Лизе, что Рагнар очень добрый, отличный парень, мне хотелось утешить ее.

Утешить?

— И поэтому ты так горюешь? — спросила я, удивившись, что никогда прежде не думала о том, что теперь кажется мне очевидным. Теперь мне понятно, почему Лиза была так печальна.

Не помню, что она ответила. Лишь спустя много лет поняла я связь между разговорами о многочисленных бабах Рагнара и хвастовством моих братьев о членах в щелях проституток с Железного рынка.

Лиза научила меня очень важным вещам: понимать других, терпению и упорству и работе в магазине.

Анна говорит, я слишком хорошо усвоила первый урок, что помешало мне понять и оценить, что такое грех.

Моя мать никогда этого не понимала, она судила, приукрашивала и уклонялась, чтобы избежать огорчений.

Но когда Лиза стала говорить о моих пьющих братьях, о том, как они напуганы большим городом, с каким трудом избавляются от своей чужеродности, я уловила в ее рассказе что-то очень знакомое, узнала мелодию, которую когда-то, давным-давно, уже слышала. Прошло много времени, прежде чем я поняла, что отец научил меня этому так давно, что я уже не могла вспомнить слова. Это было чистое чувство, которое всегда сильнее разумных высказанных истин.

В остальном я согласна с Анной — тот, кто многое понимает, должен многое терпеть. По сути это очень верно. Нас разделяет отношение к основным ценностям. Я хочу сказать, что поэтому жизнь должна причинять человеку боль. Анна же считает, что жизнь должна доставлять удовольствие. Это и делает ее желчной и голодной. Мне тяжело думать об этом, ибо я знаю, кто научил ее ожидать для себя большего и лучшего.

Лиза была все понимавшим человеком, которому пришлось пережить немало страшных ситуаций, многие из которых выходят за разумные рамки. Отец Лизы был алкоголиком, бившим жену и детей. Два ее брата умерли в детстве, один уехал в Америку, а сама она сбежала из дома в Гётеборг, когда ей было всего двенадцать лет.

Она не любила вспоминать о пережитом, но из того немногого, что рассказала, я поняла, что ей приходилось нищенствовать и спать в портовых подвалах. Это продолжалось до тех пор, пока она не нашла работу на прядильной фабрике, где пылью испортила себе легкие. Мне было тяжело слышать кашель, досаждавший ей в течение всей долгой и влажной гётеборгской осени. Рагнар не мог этого терпеть и, как только у Лизы начинался кашель, убегал из дома в город, как будто за ним гнался черт. Я понимаю, что его мучило, но понимаю и огорчение Лизы.

Когда в деревне умерла мать Лизы, отец покончил с собой. Лиза одна унаследовала усадьбу, так как никто из братьев и сестер не приехал делить наследство. После этого выяснилось, что у Лизы есть способности и склонности к торговле. Она продала на аукционе скотину, землю распродала соседям, лес — одному предприятию, а дом — богатому купцу, которому захотелось иметь летний дом на Аландском берегу.

На вырученные деньги Лиза купила швейную мастерскую и магазин, расположенный на границе двух районов — рабочей Хаги и аристократического Вазастада. Она, несомненно, была свободным и самостоятельным человеком до того момента, когда встретилась с Рагнаром и безнадежно в него влюбилась.

Была ли она счастлива до этого? Я не знаю.

Но она была счастлива, когда вышла замуж и стала уважаемой женщиной. Как сама Лиза говорила, главная заслуга в том, что Рагнар в конце концов пошел с ней под венец, принадлежала Ханне Бруман. За это Лиза была ей благодарна до конца своих дней. Помнится, я долго ломала голову, размышляя, что могла мама сказать Рагнару. Мне самой никогда не приходилось видеть, чтобы Рагнар всерьез воспринимал слова матери. Обычно Рагнар лишь смеялся над ней.

Я никогда не смеялась над матерью. Я ее ненавидела, я с ней ругалась и стыдилась ее.

Во время войны, когда с едой было совсем плохо, у меня начала расти грудь и пришли месячные. Мать сказала, что время сейчас плохое и мне надо опасаться, как бы чего не вышло. Я очень отчетливо помню, что мама стала бледной как полотно, когда учила меня делать прокладки.

— Пообещай мне, что будешь осторожной, — сказала она. — Берегись.

Я попыталась спросить, чего мне надо беречься, но она в ответ лишь фыркнула, покраснела и промолчала.

Как всегда, когда мне было трудно, я пошла к Лизе. Но на этот раз она мне не помогла. Она странно изменилась в лице и, запинаясь, сказала, что ей надо посоветоваться с Рагнаром. Я поняла, что плоха не сама по себе противная кровь, которая текла из меня. Было что-то хуже.

На следующий день Рагнар, смущаясь, коротко сказал, что мне надо быть осторожнее с парнями. Вот и все, что мне было положено знать. Остальное я узнала и поняла сама. Я вспомнила дурные слова, слышанные от братьев, о членах и влагалищах. Помогли мне, как всегда, воспоминания детства. Я вспомнила, как мы с трудом гнали через лес корову, чтобы повязать ее с быком в усадьбе моего деда. Мы тащили корову с Эриком, и когда привели ее на место, тетя угостила нас пирожками и соком.

Потом я смотрела, как бык оседлал корову. Тогда я подумала, что она совершает грех.

Я узнала, как это происходит.

Летом Лиза родила своего первого ребенка, и мне пришлось всерьез поработать в магазине. Мне нравилась эта работа, я считала и отмеряла, резала ткань и болтала с покупательницами. Лиза увидела, что я очень прилежна, несмотря на мой юный возраст. Однажды днем она пришла в магазин с ребенком, принесла мне поесть и заглянула в кассу. Лиза просто не помнила себя от радости:

— Господи, ну теперь я знаю, куда тебя пристроить. Я тебя найму.

Благородные дамы с Вазы говорили, что у меня хороший вкус. Это была неправда. Я тайком смеялась над ними — они не понимали, что я просто всегда соглашалась с покупательницами, говоря: о да, здесь лучше всего подойдет желтая лента, а госпоже Хольм очень идет голубое.

Я многому научилась, и о людях я узнала в магазине гораздо больше, чем о тканях и лентах. Но лучше всего я постигла искусство работы в магазине.

Мать радовалась деньгам, которые я зарабатывала. Но ей очень не нравилось, что в магазине я все время была одна, без присмотра.

— Как только окончишь школу, пойдешь в служанки, — сказала она однажды. — Тогда тебя займут по-настоящему. Надо только найти приличную семью.