Вернусь, когда ручьи побегут - Татьяна Бутовская

После очередной попытки удалось-таки перетащить его окоченевшее тело через гранитный поребрик. Мурат лежал, уткнувшись лицом в притоптанный снег, тяжело, хрипло дышал, не в силах подняться. Одежда его замерзала и твердела прямо на глазах. Воспаление легких, обморожение конечностей, быстро соображала Александра, нельзя терять ни секунды. «Вставай, родненький, вставай!»

Им повезло, машину удалось схватить почти сразу, и через пятнадцать минут Мурат уже лежал на диване в Сашиной квартире. В доме никого не было: Вадик отбыл в командировку, Танечка вместе с бабушкой проводила каникулы в пансионате Репино. Заполошенная хозяйка, причитая, сдирала с Мурата одежду, как оледеневшую кору, суетилась, растирала спиртом, поила горячим чаем с малиной, укутывала одеялами. Он всхлипывал, стучал зубами, стонал от боли. Наконец согрелся и затих, прикрыв глаза. Александра смотрела в его смиренное лицо, гладила впалые щеки, целовала: «Живой!» Обняла его голову, притянула к себе, замерла и, не зная, что делать с непереносимой, под горло подступившей нежностью, прошептала: «Дитя мое!» Мурат обхватил ее колени, свернулся калачиком, заплакал, зарылся горячим лицом в ее живот: «Хочу быть твоим ребенком, вот здесь, в твоем чреве. Всегда».

Он плакал. Она любила его чутко. От его тела шел божественный горячечный жар.

– Отдай мне свою душу, – попросила она, не останавливаясь. – Я буду обращаться с ней бережно, как с ребеночком.

«Отдай мне свою душу», – попросила женщина!

– Возьми, – пообещал он, и две слезинки скатились к его вискам, оставляя мокрые дорожки. – Возьми меня всего.

И она взяла. Глаза его подернулись поволокой и закатились.

На следующий день было торжественное закрытие фестиваля. На церемонию Александра идти отказалась, сказав, что нечего ей там делать. Мурат пошел один.

– Неудобно, надо со Львовичем попрощаться, обидится старик! – объяснил он. Поцеловал нежно. – Я скоро, милая!

Саша тяжко вздохнула: после переживаний минувшей ночи отрывать от себя Мурата можно было только вместе с собственной кожей.

– Буду тебя ждать. – Она потянулась к нему, обняла, сомкнув руки в кольцо за его спиной. Мурат жалобно вскрикнул:

– Ой! Больно! – прижал руку к груди, осторожно ощупал левый бок. – Наверное, ребро сломал о поребрик.

– Это мое ребро, – засмеялась Саша, ласково огладив его грудь, – мне предназначенное!

Ожидая его возвращения, Саша перебирала события вчерашнего вечера, инцидент в 512-м. Костер ее гнева уже погас, и она неохотно ворошила остывшие угли. Рассвирепевший режиссер, отвергнутый сценарий, сорвавшаяся с крючка работа – все это показалось далеким, малозначительным, суетным, ненастоящим. А настоящим было чувство возникшего единения с драгоценной живой мужской душой и переливавшегося через край благодарного счастья. Да и черт с ним, со сценарием, значит, не судьба, отмахнулась Саша и пошла готовить праздничный ужин: сегодня они будут праздновать друг друга.

Когда Мурат вернулся, стол был накрыт, безукоризненно сервирован. Топорщилась на углах крахмальная скатерть, сияли хрустальные бокалы, горели свечи в бронзовом подсвечнике. Александра стояла перед Муратом в длинном красном платье и улыбалась ему навстречу – глазами, губами, ямочкой на щеке, всем просветленным своим лицом.

– Ты прекрасна, королева! – сказал он, смущаясь. – Боюсь к тебе прикоснуться.

– Или за ребро свое боишься? – засмеялась Саша. – Прошу к столу, благородный рыцарь!

Он присел – неуверенно, нескладно, без удобства для тела – так присаживаются без намерения провести в комфортной позе долгий приятный вечер. Александра «сделала стойку», настороженно замерла, вытянув шею, став похожей на дикого зверька, беспокойно принюхивающегося к дуновению степного ветра, – и тотчас учуяла враждебный запах чужого становища, дальнего леса, откуда пришел мужчина.

– Что случилось? – спросила она.

– Саша, – он взял ее руки в свои, сделал короткий решительный вдох, как для прыжка с обрыва, – у меня сегодня самолет…

– Как?! – обмерла Александра.

– Не хотел тебе говорить заранее, тревожить тебя.

Она прикусила губу.

– Спасибо. Как хорошо, что ты обо мне думаешь, дорогой.

– Сашенька….

– За меня думаешь, – продолжила она. – И даже знаешь, как мне будет лучше. – Она отодвинула от себя пустую тарелку. Мурат потянулся за спасительной бутылкой дагестанского коньяка, налил ей и себе. Прижал руку к больному ребру, напоминая о травме, – как будто снисхождения просил.

– Стало быть, домой… – Александра отпила из рюмки, забыв с ним чокнуться.

– У меня уже давно нет дома, – сказал Мурат и выпил свою рюмку до дна.

На улице с истерическим воем промчалась машина «скорой помощи».

– Сколько у тебя времени?

Он посмотрел на часы.

– Час-полтора.

– Что ж, поешь перед дальней дорожкой, – чужим голосом сказала она, глядя в сторону. – Со мной нельзя так, Мурат.

Мурат хрустнул костяшками пальцев.

– Саша, Сашенька, девочка моя, прости, если что не так делаю. Дядька взрослый вырос, уже и седина в башке, а глупым остался. Дядька глупый, но добрый, любит тебя. – Он искал ее взгляд, пытаясь поймать в нем искорку отзывчивой теплоты. – Мы скоро увидимся.

– Как скоро? Когда?

Он объяснил, что в середине февраля будет в Москве, на обратном пути из какого-то немецкого Зальцбурга – Шмальцбурга, и было бы здорово, если бы Саша тоже смогла подъехать в столицу, но, если у нее не получится, Мурат сам прилетит в Питер…

– Подожди, ничего не понимаю, при чем здесь этот Шмальцбург, ты что, едешь в Германию?

Да, он едет в Германию, с группой киношников – он замялся, покашлял в кулак и со скромной гордостью сообщил: дело в том, что его картину заметили на внеконкурсном показе и решили послать на фестиваль документального кино, сегодня Львович сказал… «Всесильный Львович поощрил ученика за хорошее поведение», – чуть не произнесла вслух Александра, но сдержалась. Как все обернулось чудесным образом: Мурат верхом на белом коне помчится в Германщину со своей короткометражкой, предварительно вдрызг разбив в 512-м любимое собственное александровское корыто, у которого она теперь и сидит, помахивая вслед всаднику синим платочком. Какой замечательный расклад. Александра постучала ногтями по столу. Костер, накануне погасший, запылал с новой силой.

– Рада, что у тебя все так удачно сложилось, – сухо сказала она, раздувая ноздри. И подбросила охапку хвороста в топку: – В конце концов, хоть у одного из нас должно все сложиться удачно.

Он посмотрел на нее с мягкой укоризной.

– Мы снимем с тобой наш фильм, твой и мой, вот увидишь.

Александра быстро взглянула в его лицо и отвернулась.