Песнь копья - Илья Крымов

— Госпожа Тильнаваль, повелитель приказывает предстать перед ним.

Она отставила тонкий бокал с родниковой водой, поднялась из ажурного кресла и последовала за стражем. Женщина-эльф прошла мимо дюжины воинов, стерегших покой в переходах цитадели; высокая, тонкая, изящная и красивая, облачённая в хескейю серебристо-серого и чёрного цветов.

Её ввели в самое сердце дома Сорокопута, туда, где рождались все идеи, звучали предложения, строились планы. Круглая зала из камня, украшенная статуями древних воинов и письменами, уставленная книжными шкафами, увешанная картами государств, которых уже сотни лет как не было. Её колонны покрывала резьба в виде колючих лоз, с выступавшими из камня острыми шипами, орнаменты в виде ядовитого плюща, бузины и олеандра. Расставленные будто беспорядочно столы были завалены бумагами, оружием; свитки и артефакты валялись на них вперемешку с пустыми кувшинами из-под вина.

Там были оба её единокровных брата. Когда Тильнаваль появилась Бельфагрон отвернулся от книжной полки и кивнул, слегка улыбнувшись. Саутамар кивнул без улыбки; он стоял со скрещенными на груди руками, подпирая спиной мраморную стену, как всегда мрачный и замкнутый.

Отец всей троицы восседал в высоком кресле, обтянутом человеческой кожей. Древний эльф, облачённый просто до небрежности, водил зачарованным оселком по лезвию Травяного Ужа. То был меч столь же красивый, сколь и опасный, невзирая на забавное имя. Волнистый клинок зелёной, эльфийской стали, оканчивался двумя остриями, ровно змеиный язык; металл был смертельно ядовит; лишённый гарды эфес украшали насечки в виде чешуи. Глава дома словно гладил меч, подпитывая его гурханой, наслаждаясь блеском полированного металла.

Над головой Эгорхана висела картина, которую он сам давным-давно написал и пронизал чарами нетленности. На полотне мягко улыбалась обворожительная женщина-эльф с тёмными волосами и очами глубокого зелёного цвета, — мать Бельфагрона и Саутамара.

— А вот и она, — тихо протянул Ойнлих, — моя дочь.

— Повелитель. — Тильнаваль склонилась. — Я жажду служить.

Мелодичный лязг стих, меч со свистом разрубил воздух, пахший вином и бумагой, отец слабо улыбнулся.

— Отрадно, что у меня есть то, чего ты так жаждешь. — Эгорхан медленно откинулся на спинку, чувствуя прикосновение кожи, которую сам, своим ножом снял когда-то. — Внемлите, дети! Намедни мне стало известно, что ваша тётка, моя дорогая сестра, измыслила непостижимое злодейство. В сей тёмный час, когда враг подбирается к землям эльфов, она не нашла ничего лучше, чем плести интриги против нас!

Бельфагрон оставил книги и, взяв свой посох, обернулся к отцу, чтобы не выглядеть неучтивым; Саутамар смотрел исподлобья, с каждым звучавшим словом, будто становясь темнее. Браться были очень похожими внешне, но тем их схожесть и ограничивалась, даже зелёные глаза блестели по-разному. Тильнаваль старалась вслушиваться, но как и в самом детстве, не находила сил не смотреть на искалеченную Эгорханову щёку. Она до ужаса боялась поймать его понимающий взгляд, но ничего не могла с собой поделать.

— Что, — сказала женщина-эльф хрипло, — ты имеешь в виду, повелитель?

— Сердце.

Слово рухнуло из ниоткуда в никуда, беззвучно прогрохотало, заставив её без страха посмотреть в глубокие и усталые глаза отца. Старшие братья уже знали, он обсудил с ними, прежде чем звать её, значит, они втроём… вдвоём уже что-то решили.

— Как оказалось, доселе оно хранилось в столице, — говорил Эгорхан, — но после кражи, которую я же и предотвратил, сестра решила вовсе удалить Сердце из Лонтиля. И кому же она доверит его на хранение? Ты знаешь, дочь?

Женщина-эльф понимала, что от неё не ждали ответа, и потому стояла молча, не шелохнувшись.

— Шептуны доносят, что это небезызвестный Гед Геднгейд, Отшельник из Керн-Роварра. Можешь ли ты представить себе, Тильнаваль, до чего дошло безумие твоей тётки? Она отдаёт Сердце человеческому отродью, думая, что так спасёт его… от меня! Даже если бы я и желал получить его, дочь, неужто это было бы причиной чтобы совершить подобное предательство?

Она облизнула пересохшие губы, потёрла указательный палец о большой как делала порой, испытывая напряжение. Сейчас Тильнаваль казалось, будто Эгорхан обвинял её в поступках его сестры.

— Мне трудно поверить, что королева способна на такое.

— А мне нет, — обронил Бельфагрон, будто капнул ядом в кубок вина. — Она давно злоумышляет против тебя, повелитель.

Веки Эгорхана чуть опустились, голос сделался ленивым, презрительным.

— Верно мыслишь, сын. Сначала она встала стеной между нами и королём, потом долго очерняла наше имя, а ныне выставляет меня каким-то вором, заговорщиком, когда сама… у меня не хватает духовных сил, чтобы объять всё коварство этой женщины! Что-то не так, дети, что-то не так с королём, а она скрывает от нас. Сейчас! Когда напасть идёт из Дикоземья… Нам удалось узнать путь, по которому верные ей глупцы будут доставлять Сердце в Керн-Роварр. Вы опередите их, вы перехватите Сердце и вернёте его в Лонтиль, где ему и место. Но на этот раз оно будет спрятано в по-настоящему надёжном месте, — здесь, в Тёрне. Воины и проводники уже готовы. Не желаю видеть вас без Сердца.

— Мы не подведём тебя, повелитель.

Дети поклонились и покинули покои Эгорхана Ойнлиха в спешке. Бельфагрон шёл первым, неся свой чугунный посох со сверкавшей сферой в набалдашнике, ибо всегда был лидером; по правую руку от него вышагивал Саутамар, немногословный мастер парных клинков, а по левую, — Тильнаваль, младшее дитя, в чьих жилах текла четверть божественной крови.

Их ждало путешествие.

///

Что-то горячее и мягкое касалось её лица, неприятный запах бил в нос. Тильнаваль открыла глаза и закричала, не поняв, что предстало перед ней, а испуганный мерин с фырканьем убрал морду. Чародейка рывком села, застонала от резкой боли в пояснице и головокружения.

Женщина обнаружила себя на берегу речки, за спиной её огонь пожирал Старые Глинки. Пламя пылало так ярко, что освещало ночь на многие лиги вокруг, от жара Тильнаваль покрылась потом. Глядя на это буйство стихии, она с трудном поднялась и замерла так. В голове воцарилась странная пустота, все мысли распались прахом. Из этого состояния её вернул громкий всплеск. Подле самой кромки воды чародейка увидела нечто непонятное, что упустила сначала, ослеплённая светом.

Существо сидело на камне, скрюченное, жуткое. Женщина-эльф поняла, что к ней повёрнута спина с выступавшими лопатками и бугорками позвонков. Оно было… чёрным, источало зловонье крови и других телесных жидкостей, а там, где слипшиеся волосы падали на плечи, блестело золото. Под волосами на шее была толстая цепь, скреплявшая воедино золотые же медальоны с изображениями ангельских и святых ликов. Кожа под ней бугрилась уродливым рубцом, сплошной старый ожог, будто цепь раскалили, перед тем как возложить на плоть. Существо полоскало руки в воде, пока не почувствовало пристальный взгляд, обернулось и Тильнаваль сделала шаг назад. Клеменс печально улыбнулся.