Пелагия и черный монах - Борис Акунин

Госпожа Лисицына ахнула:

– За одну ночь из умнейшего человека в руину?Что же с ним стряслось?

– Этот человек стал жертвой шокогеннойгаллюцинации, спровоцированной предшествующими событиями и общей болезненнойвосприимчивостью натуры. В первый период пациент много и исступленно говорил,поэтому природа видения мне более или менее известна. Бердичевского (так зовутэтого человека) зачем-то понесло среди ночи в один заброшенный дом, где недавнослучилось несчастье. На людей с обостренной впечатлительностью подобные местадействуют особенным образом. Не буду пересказывать вам фантастическиеподробности репутации того дома, они не столь существенны. Но содержаниегаллюцинации весьма характерно: Бердичевскому явился Василиск, после чегогаллюцинант увидел себя заживо заколоченным в гроб. Классический случайналожения предпубертатного мистического психоза, широко распространенного дажеу очень образованных людей, на депрессию танатофобного свойства. Толчком кбредовому видению, вероятно, послужили какие-то действительные происшествия.Там, в избушке, и в самом деле на столе был гроб, сколоченный прежнимобитателем для себя, но оставшийся неиспользованным. Сочетание темноты,скрипов, движения теней с этим шокирующим предметом – вот что поверглоБердичевского в состояние раптуса.

Эту мудреную, изобилующую диковиннымитерминами лекцию госпожа Лисицына прослушала с чрезвычайным вниманием. Художникже продолжал трудиться над своим полотном и ни малейшего интереса к рассказу непроявлял – да вряд ли вообще его слышал.

– Что ж, увидел в темной комнате пустой гроб исразу тронулся рассудком? – недоверчиво спросила Полина Андреевна.

– Трудно сказать, что там на самом делепроизошло. Вне всякого сомнения, у Бердичевского приключилось нечто вродеэпилептического припадка. Должно быть, он катался по полу, бился об углы ипредметы утвари, корчился в судорогах. Руки у него были ободраны, сорваныногти, пальцы сплошь в занозах, на затылке шишка, растянуты связки на левомголеностопе, да и обмочился, что тоже характерно для эпилептоидного взрыва.

Не в силах справиться с волнением,слушательница попросила:

– Идемте на воздух. Эти стены отчего-то наменя давят…

– Так этот несчастный совершенно безумен? –тихо спросила она, выйдя из коттеджа.

– Кто, художник?

– Нет… Бердичевский. Донат Саввич развелруками:

– Видите ли, при энтропозе человек день отодня все больше уходит в себя, постепенно перестает откликаться на происходящеевокруг. Другое название болезни – петроз, поскольку больной мало-помалу словнопревращается в камень. У Бердичевского вследствие потрясения произошелполнейший распад личности. А хуже всего то, что у него продолжаются ночныегаллюцинации. Один оставаться он боится, я поселил его в седьмой коттедж, гдеживет еще один любопытнейший пациент, по роду занятий ученый-физик. Зовут егоСергей Николаевич Лямпе. Человек он добрый, прямо ангел, и потому противсожительства не возражает. Они отлично поладили друг с другом. Лямпе ставит надБердичевским какие-то мудреные эксперименты, впрочем, совершенно безвредные, иоба довольны. Полина Андреевна сделала вид, что ее прихотливое вниманиепереключилось с Бердичевского на сумасшедшего физика:

– Любопытнейший пациент? Ой, расскажите!

Они вышли на лужайку и остановились. Свет дняпочти померк, в коттеджах и лечебных постройках кое-где уже горели огни.

– Сергей Николаевич Лямпе, скорее всего, тожегений, как Есихин. Но беда в том, что Есихину не нужно доказывать своюгениальность на словах – написал картину, и всё понятно. Лямпе же ученый,причем занимающийся странными, граничащими с шарлатанством исследованиями. Тутбез убедительных и, желательно, даже красноречивых, объяснений обойтись никакнельзя. Но беда в том, что Сергей Николаевич страдает тяжелейшим расстройствомдискурсивности.

– Чем-чем? – не поняла Лисицына.

– Нарушением связной речи. Попросту говоря,слова у него не поспевают за мыслями. Что он говорит, понять почти невозможно.Даже я в девяти случаях из десяти не догадываюсь, что именно он хочет сказать.Ну, а другие люди и вовсе почитают его идиотом. Но Лямпе очень даже не идиот.Он закончил гимназию с золотой медалью, в университетском выпуске был первым.Только учился не как все, а особенным образом: все экзамены сдавал письменно,для него сделали исключение.

– А в чем его гениальность? – осторожно веласвою линию Полина Андреевна. – Что за опыты он ставит над этим, как его,Богуславским?

– Бердичевским, – поправил доктор. – ЕслиЕсихин гений зла, то Лямпе вне всякого сомнения гений добра. У него теория, чтовсе вокруг пронизано некими невидимыми глазу лучами и каждый человек тоже источаетэманацию разных цветов и оттенков. Сергей Николаевич потратил много лет наизобретение прибора, который был бы способен различать и анализировать этуауру.

– И что это за аура? – спросила Лисицына, покане решаясь вновь повернуть разговор на Бердичевского.

– Более всего Сергея Николаевича занимаетэманация нравственности. – Коровин улыбнулся, но не насмешливо, скорееблагодушно. – Какие-то драгоценные оранжевые лучи, по которым можно распознатьдушевное благородство и добросердечие. Лямпе уверяет, что если научиться видетьтакую эманацию, то злым людям на свете не будет никакого ходу и у них неостанется иного пути, кроме как развивать в себе излучение оранжевого спектра.

– Это совершенно исключительный человек! –решительно объявила посетительница. – Я во что бы то ни стало должна егоувидеть. Пусть изучит меня на предмет оранжевой эманации!

Доктор достал из кармашка часы.

– Ну, изучать вас, положим, Лямпе не станет.Во-первых, не слишком жалует женщин, а во-вторых, у него строгое расписание.Сейчас, если не ошибаюсь, время опытов. Хотите посмотреть? Тем более это совсемрядом. Вон он, седьмой коттедж.

– Очень хочу!

– Хорошо, выполню вашу просьбу. А вы потомвыполните мою, уговор?

Глаза Коровина хитро блеснули.

– Какую?

– После скажу, – засмеялся Донат Саввич. – Непугайтесь, ничего страшного от вас я не потребую.

Они уже подходили к славному двухэтажномудомику альпийского стиля – бревенчатому, с широкой лестницей и резной трубой напокатой крыше.

На двери не было ни молотка, ни звонка, николокольчика. Страннее же всего Полине Андреевне показалось отсутствие ручки –непонятно было, как такую дверь открывают.