Аполлоша - Григорий Симанович

– Извините, мама отдыхает, она больна. Пройдемте на кухню.

Они уселись за маленький стол, накрытый незатейливой клеенкой. Малян достал паспорт.

– Вот. Чтобы вы не подумали, что я самозванец какой-нибудь.

Утист мельком взглянул на документ.

– Это лишнее. Костик не сомневается. Рассказывайте.

– Да рассказ-то короткий. Но странно все. Он попросил забрать у него на время и сохранить какую-то бронзовую статуэтку. Сказал, что это самая дорогая память о предках. Сказал, что ему грозит опасность из-за этой статуэтки. В подробности не вдавался. Еще сказал, что не может отдать ее своему близкому другу Георгию, чтобы не подвергать его риску. А про наши с ним, с Игнатом, отношения никто дознаться не сможет. Я, конечно, согласился. Договорились встретиться на следующий день в пять после полудня на ВДНХ, у знаменитого фонтана Дружбы народов. И вдруг вечером, накануне, звонок. Ничего не объясняет, встреча, говорит, отменяется. Если, говорит, я не позвоню и сам не откликнусь, обратись к Дарье Акимовне или к Костику – так он вас назвал. Они будут знать, где статуэтка. Они обязательно скажут, где она. Возьми ее и спрячь в надежном месте. Если я не объявлюсь через два месяца, значит – меня нет на свете. Отнеси ее в музей, отдай государству. Вот, собственно, и все.

Костик слушал, глядя на гостя обычным своим неподвижным взором. Малян не обнаружил никакой реакции на свой рассказ. Полная бесстрастность, даже, казалось, отсутствие интереса. Когда Малян закончил, Костик встал, извинился и вышел в соседнюю комнату. Вернулся через пару минут.

– Костик посмотрел, как мама… Она спит. Она теперь много спит. Это после лекарства, это хорошо. Значит, боли нет. – И почти без перехода: – Костик не видел статуэтку, но знает про нее. Она изображает древнегреческого бога солнца Гелиоса. Игнатий Васильевич дорожил ею. Но Костику ничего не известно о ее местонахождении. Он также не знает, где Игнатий Васильевич. С тех пор как мама заболела, Костик его не видел, с ним не разговаривал. Мама тоже.

Он изрекал фразы, словно робот, внутри которого звуковой файл. Малян приуныл. «Неужели тетка про диктофонную запись по бреду сказала? Так убедительно врать, да еще когда в башке не все дома! Нет, пойдем дальше. До конца!»

– Ну что ж, тогда извините. Что-то с Игнатом стряслось. Уж не в милицию ли заявить, думаю? Странная история! Зря вас побеспокоил.

Малян набрал по мобильному Фасольева и произнес контрольную фразу: «Танечка, это я. Буду через часок. Вместе перекусим». Это был сигнал ко второму, силовому этапу операции.

Антиквар еще раз попрощался, не торопясь, словно в глубоком размышлении, направился к выходу. Вдруг попросил:

– Нельзя ли туалетом вашим воспользоваться, а то, знаете ли, пробки, пока доедешь…

Костик указал на узкую белую дверь. Малян закрылся, отлил и сполоснул руки. Им должно было хватить времени, чтобы приготовиться.

– Если у меня будет какая-то информация об Игнатии, непременно вам сообщу. В свою очередь, надеюсь… – Он протянул визитку, такую же фальшивую, как паспорт, с телефоном, который никогда не отвечает.

– Костик даст знать, – ответил юноша так же бесстрастно, открывая гостю дверь.

Ему помогли распахнуть ее шире. В квартиру ввалились Додик и Фасольев. Додик железной ладонью заткнул Костику рот.

В четверг поздно вечером Нагибин вернулся. Внес видавший виды алюминиевый чемодан, не длинный, но глубокий. Поставил в углу прихожей. Убедился, что «доктор» по-прежнему нуждается в усиленном питании и психологической поддержке.

– Это не трогайте, пожалуйста. Скоро объясню. Как дела, Ватсон?

– Восхитительно, – со злой иронией ответил Гоша, измотавший себе за день нервы дальше некуда. – Никто не звонил.

И в этот момент подал голос мобильный Нагибина.

Это был Николай Иванович Иванов, куратор «проекта» от Владимира Утинского. «Бандерас» выслушал его молча. Гоша наблюдал за ним, замечая, как вздувались желваки у скул, глаза мутнели, морщинами покрывался лоб.

– Сволочи! А сотрудник ваш… Уже не ваш? Понятно. Мерзавец! …Держите меня в курсе. Надеюсь, понимаете, что сам светиться пока не могу даже через своих людей. Всего доброго.

– Что произошло? – Гоша почуял неладное.

– Костик мертв. И мать. Вчера убили. Охранник Утинского отлучился. Решил, за пару часов ничего не случится. Как раз случилось. Так всегда бывает. Вернулся, а к вечеру заподозрил… Света в квартире не было. Дверь не заперта, оба мертвы. Пришлось людям Утинского анонимным звонком сообщить в милицию. Так быстрее получим хоть какую-то информацию через своих в МВД. Да и по-человечески… Хотя главное и так ясно: очередная попытка антикварной мафии, а может быть, и самого Маляна выпытать про статуэтку. Уверен, там снова был пентотал. Передозировка, или задушили парня, услышав, что хотели. А мать заодно – впопыхах, как свидетеля. А ведь он ничего и не мог сказать важного для них. Где Игнат – не знает. Где Аполлоша – не знает. Бред про статуэтку, играющую на бирже, они уже слышали от Любови Андреевны. Про вас? Ничего нового и существенного. А топтунов, что у вашего дома, уже просекли небось – напролом не пойдут. Про меня? А что про меня? Ну видел, ну, получил совет не выходить. Зверье!

Георгий Арнольдович схватился за голову и застонал. Господи, Даша… Столько лет… Как родной человек… И Костик был дорог ему, одно время он много возился с мальчиком, помогая свести к минимуму проблемы, связанные с его болезнью. Иногда бездетному Гоше казалось, что в нем проявляется что-то похожее на отцовские чувства. Впрочем, он не мог судить, не знал, что это…

Игнат, Даша, Костик, Любаша, которой не мог себя заставить позвонить… Вакуум, пустота и кошмар неизвестности. И перевод Данте, дело жизни, улетучился в никогда. И зачем жить?

Колесов ушел в спальню, дал волю чувствам. Нагибин не беспокоил. Минут через сорок вошел без стука.

– Мертвых не вернешь, дорогой Ватсон. Будем спасать живого Игнатия и материально-метафизическую ценность по имени Аполлоша. Чутье подсказывает, что завтра, именно в пятницу, вам позвонят. Сразу после этого я вас покину. Верный человек из органов раскрыл мне место легального обитания киднепера по фамилии Босягин. Как знать, а вдруг сразу удастся сесть ему на хвост и приехать прямиком в узилище Игната? Если нет, будем выполнять его условия, а уж потом – на хвост. Вопросы?

Гоша лежал, лицом уткнувшись во влажную от слез подушку.

– Не слышу реакции, доктор!

– Я все сделаю, – сдавленно произнес Георгий Арнольдович и тяжело поднялся. Вид его был жалок.

Провидческий дар Сергея Алехандровича Нагибина вновь получил блистательное подтверждение. Ошибся лишь по времени: звонок раздался ближе к полуночи.

Они оба припали к трубке мобильника.

– Гошик, это я, Игнат. Это правда я, без записи. Я жив. Спроси, о чем знаем только мы с тобой. И только быстро.