Чемодан миссис Синклер - Луиза Уолтерс

Она отдернула шторы, зажгла свечи и велела Альберту растопить камин.

Альберт принялся за дело, опасливо поглядывая на страдающую жену. Он тревожился за Дороти и в то же время хотел как можно скорее уйти из спальни. Это зрелище не для мужчины.

Миссис Комптон пыхтела, готовя Дороти к родам. Она сняла с роженицы трусы, уложила на кровать и принялась осматривать. Рука у повитухи была тяжелой и грубой, движения – такими же грубыми. Закончив осмотр, миссис Комптон вымыла руки и сказала, что скоро Дороти разродится. Подходит время тужиться.

– Я не могу.

– Сможешь как миленькая. Ты же хочешь, чтобы ребенок поскорее родился? Хочешь взять его на руки?

Конечно же, Дороти хотела. Она не спорила с миссис Комптон и где-то через час начала тужиться.

Первые же усилия заставили ее вспотеть от напряжения. Дороти крикнула, что дальше тужиться не может. Она чувствует: с ребенком что-то не так. Что – она не знает, но ей больно. Ей нестерпимо больно. Она не выдержит такой боли. Когда это закончится? Сама не зная почему, Дороти вдруг вспомнила о своей матери. Сейчас та спит, но вскоре проснется, тщательно оденется и будет пить чай из красивой розовой чашки. Кажется, их уцелело всего две. Остальные Дороти разбила еще в детстве, когда упала в обморок и залила чаем белое, туго накрахмаленное платье. Тот день она запомнила на всю жизнь… Потом она подумала об Альберте, расхаживающем по кухне. Он все слышит, а ей вовсе не хотелось, чтобы он слышал все эти жуткие, нечеловеческие крики, стоны, причмокивания. Животные звуки. Наверное, их издает каждая женщина, сражаясь за свое материнство… За окнами порхали и посвистывали проснувшиеся стрижи. Что бы ей ни говорила миссис Комптон, она чувствует: ее роды протекают как-то не так, иначе бы не было этой чудовищной боли… Возникло новое странное желание: поцеловать Альберта в губы, а потом ниже, до самого его сильного, твердого живота. Он обалдевал от таких поцелуев, но Дороти редко ему их дарила… Боль, опять. Ну когда эта боль прекратится, прекратится, прекратится? Неужели миссис Комптон ничего не может сделать?.. Почему так жжет внизу? Жжет и рвет ее на части. Жжет и рвет, жжет и рвет. Теперь жжет сильнее, еще сильнее. Она вся горит изнутри… Из нее что-то выскакивает, выталкивается, а огонь не утихает. Он сожжет ее дотла… Теперь жаркий поток… Он выносит из нее что-то маленькое и скользкое… Негромкий, сдавленный крик. Но это не крик младенца. Это миссис Комптон, рванувшаяся к Дороти, смахнула на пол саквояж и свечку. Подхватив ребенка… Да, ребенок уже родился, мокрый и почему-то фиолетового цвета… Подхватив ребенка, миссис Комптон наградила его сильным шлепком… Снова крик. Пронзительное «Нет!»… Ребенок не фиолетовый, а синий. Синий и маленький, совсем маленький, с черными волосиками и скользкой кожей… Дороти потянулась к ребенку. Откуда-то хлынула кровь. Наверное, из пуповины, что змеей обернулась вокруг шеи ее дорогого малыша. Бледная миссис Комптон, схватившись за пуповину, пыталась освободить голову ребенка, но осклизлая змея была слишком плотной. Слишком… Лихорадочные усилия вдохнуть ребенку воздух в рот… Испуганный крик повитухи, требовавшей, чтобы Альберт немедленно ехал за доктором Сомсом. Быстрее, с ребенком беда… От Альберта – никакого ответа. Только звук хлопнувшей двери… Изможденная Дороти, распластавшаяся на подушках. Вся боль ушла, и вся надежда… тоже. Она же знала… Да, она знала, что этим все кончится. Это записано у нее в крови или где-то еще: ей не быть матерью. Или быть совсем недолго… Ее дорогому Сидни было не суждено родиться живым. Младенцы не рождаются с кожей такого цвета. Они не лежат неподвижно, как куклы. Все это неестественно и ужасно. Мертворожденный. Ее малыш родился мертвым… Дороти показалось, что она выкрикнула эти слова. Миссис Комптон сидела на краешке кровати, держа в руках окровавленный безжизненный сверток.

– Я вас предупреждала… – сказала Дороти. – Говорила, со мной что-то не так.

Миссис Комптон смотрела на нее и молчала. Наверное, придумывала ответ.

– Этого никто не мог предвидеть. Тут никто не виноват. Такое иногда бывает. Видит Бог, я пыталась сорвать с него пуповину. И сорвала. Но поздно. Он… он задохнулся прежде, чем я освободила его шею. Прости, Дороти.

Приехавший врач осмотрел ребенка, затем роженицу. Альберт в спальню не входил. Повернувшись к миссис Комптон, доктор Сомс велел ей унести «тело» и ждать его на дворе. Показывать ребенка родителям он категорически запретил. Он засвидетельствует смерть и отвезет «тело» в больницу. Коснувшись плеча Дороти, врач выразил ей свое сочувствие («Дорогая, мне очень жаль»), после чего предписал несколько дней отдыхать и не заниматься никакой работой. За это время у нее должно пропасть молоко и зажить раны (небольшой разрыв тканей, скоро зарастет). Покинув комнату, доктор Сомс спустился вниз и сообщил Альберту печальную новость. Дороти услышала крик мужа, полный душевной боли. Других реакций со стороны Альберта не последовало.

Окно спальни было плотно закрыто. За ним разгорался новый день. Еще один день цветущего мая, пока окрашенный в кремовые тона и слегка туманный. Ярко зеленели живые изгороди. Синее небо спокойно и весело глядело вниз. Оно все знало, но его не заботили подобные трагедии. Ведь такое случалось довольно часто. Май в этом году выдался на редкость теплым и солнечным, и наступавший день обещал быть не хуже предыдущих. Миссис Комптон одной рукой укладывала в саквояж свои акушерские приспособления. В другой она держала окровавленный сверток. Повитуха молчала и даже не смотрела на Дороти. Так же молча она вывалилась из комнаты, унося ребенка. По сути, похитила его.

– Дайте мне взглянуть на него, – глухим, упавшим голосом попросила Дороти.

Миссис Комптон вернулась и встала в дверях:

– Нет, дорогая. Тебе лучше не смотреть. Ты слышала, что́ сказал доктор Сомс? Постарайся все забыть. Смотреть на мертворожденных – дурная примета.

И миссис Комптон ушла вместе со свертком, плотно закрыв дверь и нажав дверную ручку так, словно ставила точку на всей этой истории.

Ребенок Нины постоянно хотел есть. Дороти договорилась с миссис Твуми, что та будет каждый день продавать ей по большому кувшину козьего молока. По шиллингу за кувшин. Дороти считала это вполне достойной платой. И пусть сын миссис Твуми оставляет молоко у калитки. Упреждая вопросы, она пояснила, что старается лишний раз не потревожить Нину. Бедной девочке нужно выздороветь и набраться сил, а сон – лучший отдых. Да, Нина просто надорвалась на работе, оттого и простудилась. Все симптомы налицо: жар, головные боли, рвота. Должно быть, грипп. В такое время всегда люди болеют гриппом. А кашель лучше всего лечить козьим молоком. Что, позвать врача? Незачем. Нина молода, организм у нее крепкий. Несколько дней отдыха, и все будет в порядке. К тому же Нина с детства недолюбливает врачей.

Поначалу объяснения Дороти показались миссис Твуми странными. Но она уже слышала, что одна из двух лондонских девчонок не то отравилась, не то простудилась и теперь отлеживается. Будем надеяться, скоро выздоровеет. Вообще-то, девица здоровая как лошадь. Даже не верится, что могла простудиться. Миссис Твуми гордилась молоком своих коз. Разговаривая с Дороти, она не преминула вспомнить, что когда-то давно козье молоко спасло ее старшего. Он родился совсем дохленьким, думали, не выживет. А посмотрите на него сейчас. Ой… она совсем забыла. Простите меня, пожалуйста.