Уходящий тропою возврата - Александр Забусов

У ног шамана материализовался серый зверь. Седая шерсть закаленного во многих схватках живого половецкого тотема ощетинилась в предвкушении смертельного поединка. Пространство вокруг поединщиков все это время оставалось свободным, никто из смертных не замечал их манипуляций.

– Ты думаешь, что это будет легким делом, урус? – подал голос Кончар.

– Нетрудно догнать старую повозку, к тому же если она еще и катится навстречу.

– Н-ну, посмотрим!

– Смотри, колдун.

Серый сделал три шага по направлению к противнику. Крупная округлая голова чуть повернулась в сторону, будто зверь выбирал место, куда поставить переднюю лапу. Его поднятые уши встали торчком вперед, а углы рта выдвинулись. Глаза, устремленные в глаза белому, излучали ненависть, совсем не присущую животному. Оскал на морде продемонстрировал желтые немалых размеров клыки. Белый приподнялся с места, наморщив складки кожи позади носа над верхней челюстью, шагнул навстречу врагу, выразился звуком, вырвавшимся из пасти:

– Ы-ыгр-ггы!

Хвост белого волка поднялся выше уровня спины, сам он застыл, прямо стоя на ногах. Сила и мощь во все времена привлекала, магнитила к себе взоры обывателей. Так, в средних веках завораживал вид доспехов и оружия сильного воина. Так, в веке девятнадцатом строй гусар вызывал бурю эмоций у горожан провинциальных городов. Так, наши современники, подняв лица к небу, любуются парадом пролетающих над Красной площадью истребителей последнего поколения. Если бы кто-то мог увидеть двух хищников, готовых помериться силой в смертельной схватке, он на время забыл бы обо всём, наслаждаясь зрелищем поединка. Но люди вокруг были лишены возможности созерцать прикрытый для всех пологом бой, они сами боролись за свои жизни, так же проливая кровь и страдая от боли в полученных ранах. Каждому своё!

Прелюдия смертельного танца началась. В отличие от своих истинных тел, стоящих неподвижно и взиравших на развернувшееся действо, каждый контролировал эгрэгор своего бойца, волки на месте не стояли. Как настоящие хищники, пошли по кругу, то останавливаясь и припадая к земле, втягивая носом воздух, обнюхиваясь на расстоянии, то резко меняя направление движения, делая шаг к противнику или отступая на тот же шаг от него. Злобное взрыкивание указывало на крайнюю степень возбуждения обоих дуэлянтов. Движения сделались резче, круг сузился.

В опасной близости, почти касаясь телами, хищники прошлись один возле другого. В последний момент смогли разойтись в стороны, обдав соперника лишь жарким дыханием, проделав все это, чтоб извернуться и сорвавшись с поводков рассудка, удариться грудь в грудь. Оба не рассчитали силу соприкосновения, отлетели, крутясь как кегли в кегельбане, сбитые мячом. Покатились по вытоптанной тысячами ног земле, вскочили на лапы и снова бросились в бой, изрыгая гамму звуков, способную повернуть вспять целую стаю настоящих волков. Контакт!

Танец превратился в смертельную пляску на ограниченном пятачке земли. В ход пошли мышцы, острые как ножи зубы и клыки. Клочья шерсти с каплями крови летели в стороны. Тела, извиваясь, таранили противника, заставляя то одного, то другого барахтаться в пыли, превращая ее во влажную грязь, смешавшуюся с кровавыми сгустками. В глазах поединщиков читалось бешенство, хлопья пены и розовой слюны сочились из пастей.

Еще наскок друг на друга! Широкие грудные клетки матерых представителей лесной фауны, свечками взвившихся вверх, оторвавших от земли задние лапы, встретились как боевые секиры. Оба, теряя последние силы, вошли в ближний бой. Было заметно, что серый лишился хвоста, а у белого перекушена левая передняя лапа, из его паха обильно струится кровь, и что-то волочится за ним по траве.

В другой обстановке половецкий волк, закаленный не в одной схватке, выживший и получивший бесценный опыт и знания ведения поединка, отошел бы в сторону, огляделся, проинспектировал состояние визави, нанес контрольный удар, но он выложился полностью, сам попал в капкан вражеских челюстей, сомкнувшихся у него на шее в последней атаке. Мертвая хватка белого только чуть ослабла, но его мозг был жив. Сознание подсказало белому, что медлить значит дать выжить ненавистному ворогу. Вложив все оставшиеся в нем силы, он рванул сомкнутой пастью на себя, вскрыл трахею серого, захлебываясь горячей струей руды противника.

Оба волка лежали на земле, прижавшись друг к другу, оба были еще живы, но их глаза покрыла пелена тумана, пленка, через которую нельзя увидеть свет, она свидетельствовала – жизнь по капле выходит из совсем еще недавно сильных тел. В случившемся бою победителей не оказалось. С последним вздохом оба волка – и серый, и белый – растаяли в воздухе, будто и не выходили на смертельный бой. Как под жарким солнцем испаряется вода, так в несколько мгновений испарились лужицы крови, обильно натекшие на ристалищном пятачке. Небо над славянской землей поглотило остатки негативной энергии – ненависть двух полярно противоположных сущностей. Не далее как в ста шагах друг от друга на голой земле лежали два мертвых человеческих тела, без признаков насильственной смерти. На их коже нельзя было разыскать даже свежей царапины. Орда хана Баркута лишилась главного камы. Десяток Перуновых хортов лишился брата.

Всеобщая суматоха и кровавая резня половецких куреней стихла так же неожиданно, как и началась. Лагерь кочевников представлял собой жалкое зрелище. Повсюду лежали тела убитых, стонали раненые, посылая проклятия обезумевшим непонятно по какой причине соотечественникам. Живые, вымотанные дракой, не могли взять в толк, что же произошло. Как все это случилось? Им было невдомек, что за личинами воинов разных кошей прослеживался русский след. Попутно Белые Хорты выискивали и выбивали шаманов, лишая ордынское воинство поддержки степных богов.

Единственные, кого не коснулось в орде всеобщее помешательство, были лошади, собранные в табуны и отведенные на пастбища, они спокойно «выкашивали» траву на отведенных местах, да еще славянские полоняники. Последние, увязанные гроздьями на длинных веревках, ждали своей незавидной участи. Утром караваны с награбленной рухлядью и новоиспеченными рабами должны были отправиться в Дикое поле. Во время случившейся заварухи охрана полона, разобравшись в том, что свои бьются со своими, бросилась на выручку родных кошей. Оставшись беспризорными, русичи нежданно-негаданно получили помощь от соотечественника, развязались и сделали ноги, даже не помахав дядям ручкой. Самые смелые, рассудив, что оказались стороной потерпевшей, с особым цинизмом увели упиравшихся, не желающих признать хозяевами, лошадей, кто сколько смог.

Уже когда на небосвод взошел рогатый месяц, а звезды, будто овцы в отаре у пастуха, заняли надлежащие им места, Баркуту доложили о том, что его войско лишилось всех шаманов. Хан схватился за голову. Настроение вождя упало еще ниже от вести, что каждый курень только убитыми потерял от сотни до трехсот воинов. А что делать с увечными и получившими раны?

Когда над осажденным городом встало солнце, его жители со стен увидали пустой половецкий стан. Орда покинула его ночью. Посланные разведчики, вернувшись, доложили наместнику: «Орда ушла в сторону степи, увезла с собой погибших и раненых».