Уходящий тропою возврата - Александр Забусов

– Тревога! Тревога, половцы! – крики Савара разрушили тишину ночи.

Через частокол забора больше никто не пытался перелезть. Шад рубился сразу с двумя степняками, уворачивался от наскоков, юлил, сам устремлялся в атаку, умело работая клинком. В отличие от половцев, схватившихся с ним, школу сабельного боя он прошел у настоящего мастера клинка. На телах степняков можно было заметить следы порезов и крови.

Мишка со своим противником катались по земле, тискали друг друга, лягались и царапались. Русич был на голову выше своего оппонента, но тот оказался проворней и изворотливей. Извиваясь в медвежьем захвате, обеими руками схватил за горло Михаила, изо всех сил стал душить его. Давно слетевшая с головы шапка открыла перед взором богатство волос, заплетенных в множество тонких косичек, обрамлявших юное лицо половчанки, показала ее дикую, необузданную красоту в холодном свете луны. Борясь за каждый глоток воздуха, он, может, от безысходности положения приник губами к губам девушки, впиваясь в них поцелуем. Скорее всего, сработала неожиданность действия уруса и ее женское начало, хватка ослабла. Втягивая воздух носом, Мишка почувствовал запах женщины, смешанный с запахом конского пота. Амбре убийственное. Успел отстраниться, что было сил нанес кулаком удар в лицо своей противнице, отключая ее сознание.

– Тревога! – снова послышался призыв шада, имеющего теперь в противниках только одного степняка.

Северянское городище растревоженным ульем ожило в ночи. По всей территории метались люди, в поисках врагов освещая факелами пространство между внутренними постройками детинца. На стенах замелькали лучники, в любой миг готовые выпустить стрелы по назначению. За частокол к деревенским подворьям выдвинулись два десятка воев, с целью произвести эвакуацию, если таковая еще возможна. Галдеж и выкрики команд слышались отовсюду.

– Пора и нам, боярич, – тронул за плечо хазарин.

– Что с ней делать?

Удар оказался силен и пришелся в нужное место, половчанка с трудом приходила в сознание. Шад сделал шаг к распростертому телу девушки. Мишка не мог видеть, как исказилось ненавистью его лицо. Сабля с легким шелестом покинула ножны, ее острие вонзилось в грудь ночной разбойнице, c легким треском распарывая материю одежды, заставляя тело дернуться в предсмертной судороге, заскрести конечностями по вытоптанной траве. Половчанка затихла навсегда.

– Так будет лучше. Идем!

С тех пор как появилась перспектива грудь в грудь схлестнуться с половцами, шад Савар переменился, посветлел лицом, кураж разбудил в нем зверя, готового мстить за поруганный родной кров, за погибших родичей. При одной мысли о мести в нем бурлила кровь.

Шум и колготня разбудили забытого кем-то в деревне вестника нового дня.

– Ку-куреку-у!

Крик петуха в середине ночи словно прорвал нарыв на теле северянского селища, и стук множества копыт лошадей выплеснулся гноем на деревенские улицы.

– Половцы-ы! Отходи к изгороди!

Призывными криками переплетались голоса славян.

– Ур-ра! Ур-ра-а-а!

Вторила им темная масса заполонившая проходы между изгородями, растекаясь по подворьям, без разбора кромсая саблями всех, кто не успел отойти к детинцу.

– Ур-ра-а!

Темные тени тяжелой каплей упали на бегущих из последних сил смердов, оравших в бессилии, уже понявших, что им не успеть укрыться от неотвратимости. Сбивая лошадьми, втаптывая в пыль тела, срубая тех, кто попытался ускользнуть в сторону от живого лемеха, острой стали над головой, кочевники рвались внутрь укрепления.

– Закрывай ворота! Закрыва-ай!

Впустив всех, кто оказался рядом, и предоставив судьбе неудачников, тяжелые дубовые створы со скрипом встали в ступоры, отделяя два разных мира друг от друга. В надвратные пазы четверо бойцов с натугой вбросили бревно, окончательно запирая их. И ворожья капля, разбившись о стройный частокол, растеклась вдоль него. Засвистели в ночном небе выпущенные из луков стрелы, с глухим стуком впиявливаясь в струганные карандаши ограждения, мягко разрывая человеческую плоть.

– Ур-ра-а! – Половецкий боевой клич, казалось, слышался повсюду.

Славяне только сейчас со стен заметили первые пожары в самой деревне. Только сейчас кто-то из зачищавших ее от смердов степняков прошелся огнем по нехитрым постройкам. Языки пламени пока неуверенно, как бы пробуя дерево на вкус, лизали покинутое жилье на окраине.

Не такими уж и высокими оказались стены детинца, не таким уж и большим воинством являлась сотня славян, защищавших эти стены. На острые концы бревен упали удавки арканов, а по ним прямо из седел, упираясь ногами в скользкое дерево, лезли половецкие воины.

– Кощщии на левой стене! – Чей-то громкий крик перекрыл шум завязавшейся схватки. Савар, не раздумывая ни минуты, поманил своих за собой, придержав колчан, спрыгнул со стены наземь, чуть облокотился на руку, оступившись при приземлении. Не оглядываясь, побежал в сторону призывного крика, его хазары тенью топали позади своего предводителя. Краем сознания он отметил, что внутренние сооружения, мимо которых пробегал, стояли покинутыми, будто вымерли все те, кто в них проживал.

Шустрые степняки успели отвоевать добрый кусок места на помосте за стенами. Справа и слева русичи, загородившись щитами, отмахивались мечами и копьями от наседавших на них половцев, пытавшихся массой задавить защитников, расширить отвоеванное пространство. Но даже того места, которое они расчистили, хватало на то, чтобы через стену в очередь лезли все новые и новые захватчики. Оказавшись на стене, кочевники спрыгивали с нее внутрь периметра, накапливались внизу, готовились изнутри ударить по славянам. Вот как раз в этот-то час четверка хазар и появилась перед ними.

– Бе-ей! – с каким-то весельем в голосе проревел Савар.

Шад первым выпрыгнул из-за угла постройки. Не имея щита, в любой миг ожидая получить стрелу, он, по-обезьяньи согнувшись, стартовал к группе прорвавшихся, веря в то, что товарищи не отстанут от него, веря в свою звезду. На острие маленького клина ворвался в еще не сформированную в отряд, толпу. Кого-то сбил с ног, кого-то зацепил ножом, зажатым в левой руке, и рубил, рубил, рубил, обагряя клинок чужой кровью. Рубил, не замечая, что его люди всячески пытаются прикрыть вождя, кто щитом, кто саблей, а иногда и подставляя свое тело. Он метался волчком среди росших вокруг него трупов, спотыкаясь и наступая на них, рассеивая чужие силуэты в ночи. Стоны и крики сопровождали его путь, а рев пугал врагов, спрыгнувших во внутренний двор крепости. Со стены уже никто не прыгал вниз, не поддержал погибающих товарищей. Над ухом промелькнула стрела, не причинив вреда. В шуме битвы никто не услышал стон, не заметил, как Аваз упал на оба колена, завалился на трупы половцев, смешивая свою кровь с кровью чужаков. Стрела прервала его земной путь, увела на иную стезю, стезю, где он встретится со своим богом, встретится с погибшими от рук половцев родичами.

На освободившейся площадке, у стены, заваленной телами, переводя сбившееся дыхание, на ногах осталась стоять только тройка хазар. Шад, весь выпачканный своей и чужой кровью, смотрел наверх, на помост, примкнутый к частоколу. Скопившиеся там кочевники так и не смогли расширить пространство, отвоеванное у славян, теперь толпились на узком пятачке, мешая друг другу, не имея возможности даже воспользоваться луком. Напирающие из задних рядов грозились толкнуть находившихся на краю. Недовольные выкрики неслись из первого ряда кочевников.