Уходящий тропою возврата - Александр Забусов

– За мной! – отвлекся от созерцания неуправляемой вражеской массы княжич.

Все трое отбежали к стене конюшни. Потянули из колчана луки со стрелами, высвобождая их, наложили на тетиву по стреле и пустили в давку помоста. Потом еще, еще, заработали как автоматы, опустошая колчаны. Целиться не пришлось, уж слишком детским было расстояние до противника и слишком тугими были сами луки. Поверженные кочевники градом посыпались вниз, ряды живых напряглись, посунулись назад к срезу стены, расталкивая соседей, прыгали наружу, за пределы злой крепости. А тут и русичи на стенах, почувствовав слабину противника, довершили дело, сбросили оказавших сопротивление в ночь, закрыли прореху.

– Здесь все, сами управятся. Идем вдоль периметра, – распорядился шад.

– Аваза вытащить бы из-под трупов…

– Все потом… Если сами выживем.

Теперь уже не по прямой между постройками, а вдоль ограждения двинулись в сторону ворот. Наблюдали, как светлеющие белыми рубахами силуэты русичей на помостах пускают стрелы за пределы крепостицы, выкрикивают в адрес кочевников обидные фразы. За срезом ограды, со стороны захваченной половцами деревни, ясно просматривалось зарево от бушевавшего пожарища, горели избы и подворья, хорошо подсвечивая расположение неприятеля, да и ночь пошла на убыль, вбирая в себя черноту красок. В сумерках различались результаты половецких наскоков, то тут, то там глаза находили скопления тел убитых и раненых воинов, их было много.

По правую сторону от ворот горел частокол. Пламя пытались тушить водой, но тех, кто занимался этим неблагодарным делом, было явно недостаточно. Сухие бревна горели знатно и, по-видимому, уже давно. Широкий двор подсвечивался веселым костром боярского терема.

«Здесь мы все и поляжем», – пришла в голову шальная мысль.

Издали на стене частокола, там, откуда вся эта кутерьма и заварилась, разглядел скопление бойцов гарнизона крепости, там шел бой, туда же кто-то из людей начальных стягивал все силы, пытаясь залатать очередную прореху в обороне.

«Эх, людей мало! Везде не успеешь».

– Вон, телега с грузом стоит, хватаем ее и тащим к горящему забору. Как бы в этом месте поганые проход не открыли, – скомандовал шад.

Подбежав к обычной крестьянской повозке, доверху заваленной чем-то готовым в дорогу, Бран, бросив поверх холстины, закрывавшей добро, свой щит, сильными руками облапил оглобли, разворачивая транспортное средство в нужном направлении, уперся в натоптанный грунт, а тут и Савар с Мошегом поднатужились. Пошло дело! Телегу поставили параллельно горевшему пролету, но чуть в стороне, обеспечивая готовность закрыть ею выгоревший отрезок периметра, прикрыться хотя бы от всадников. Бран вытер рукавом лоб, вспотевший от усилий и огненного жара вблизи пожарища.

– Шад, может, поможем на стенах? Тяжко там!

– Здесь сейчас еще хуже будет. Стоим, ждем. Эй, ты, да бросай ты ведро, все едино опоздали тушить. Все ко мне, стоять у телеги, ждать! – Савар окликами собрал всех, кто попал в его поле зрения и мог держать руках оружие.

Среди призывников очутились двое воинов северян, двое кривичей и с десяток боярских смердов, вооруженных топорами и луками.

– Готовьтесь ворога бить!

Хазарин рассчитывал, что горящий пролет еще постоит некоторое время, но тот вдруг со скрипом и скрежетом подался наружу и, последний раз дернувшись, сорвался с вкопанного основания, потащился по земле, отбрасывая от себя искры.

– Кощщии сгоревшую огорожу заарканили да лошадьми дернули на себя. Вот она и завалилась, – сказал свое слово знакомый по Гордееву городищу кривич, звавшийся Славеном.

– Ставь телегу в проход! Закрывай ею прореху! – командовал Савар.

С внешней стороны частокола разнесся вопль торжества, смех и отдельные выкрики кочевников. Крепостицу вскрыли как скорлупу ореха, осталось войти в нее и умертвить всех, кто еще не погиб.

– Держись, братья! Сейчас полезут, – подал голос Славен.

– Приготовить луки! – подстегнул опешивших смердов хазарин.

Во исполнение его слов в проход между горевшими боковыми бревнами, словно тараканы из-под печки, внутрь частокола полезли кочевники. Заработал десяток луков, выпуская стрелу за стрелой, образовывая в проходе хлипкую баррикаду из трупов атакующих. В отместку снаружи посыпались стрелы половцев, жалили немногочисленных защитников, скупо укрытых телегой. На улице уже совсем рассвело, и солнце показало первые лучи за кромкой леса. Это утро может стать последним для всех них.

Савар, сунув руку в колчан, обнаружил, что тот пуст. Сорвал контейнер для боеприпасов с пояса, отбросил в сторону, чтоб в сутолоке боя не путался под ногами. Прислонил теперь уже бесполезный лук к тележному колесу. До сих пор судьба и Бог берегли его, но плотный рой стрел не давал высунуться из-за укрытия. Истаявший заслон составлял теперь пять человек. Сжимая в руках оружие, Савар наблюдал за действиями поганых. В проход по трупам вломились десятка четыре грязных, воняющих гарью и потом половцев, бешено вращавших глазами, выискивая тех, кто все это время не пускал их внутрь.

– Вперед! – скомандовал шад, сам выпрыгивая навстречу судьбе, понимая, что из этого боя живым уже не выйти. – А-а-а!

Пятеро бойцов, стараясь прикрыть себя и соседа, погрузились в гущу кипчаков, одетых в кожу и плотную ткань, покрытую легкими кольчугами с мисюрками на головах. Ощущая удары сабель по своим ламелярным богатым доспехам, Савар крутил клинком смертоносную мельницу, на острие клина двигался в глубь вражьего отряда, оставляя за собой широкую полосу из окровавленных трупов. Бездумное состояние пропало, когда ощутил, что правый бок обожгла боль, на мгновение скосил глаза и больше не увидел за своим плечом силача Брана. Это могло означать только одно – в роду их осталось только двое, он и Мошег. Кривич Славен, вяло отмахиваясь мечом, будучи сам неоднократно ранен и истекая кровью, пытался прикрыть им спины.

Со стороны деревни раздался вопль то ли ужаса, то ли восторга, но все трое почувствовали, как ослабло давление, а половцы, бросая импровизированный строй, толпой отваливали в проход, рискуя быть затоптанными своими же родичами. Сил преследовать их не осталось. Мошег помог Славену доковылять до повозки, а там они оба, не обращая внимания на трупы и кровь, присели, прислонившись к ее заднему колесу. Молча сидели, ни о чем не думая, пустыми глазами оба уставились в никуда. Отдыхали, отрешившись от всего.

Савар, окинув взглядом округу, застыл с саблей в руке на том же месте, где завершил свой бой. Сознание вернулось быстро.

«Что же могло произойти такого, что половцы ушли? Причем ушли, бросив все. Бросили почти захваченный детинец, телеги с добром, своих раненых, в конце концов. Что?»

Провел ладонью по слипшимся волосам, пытаясь стереть обильный пот, вздрогнул от боли, ладонь выпачкалась кровью.

«Значит, я ранен, – эта мысль не вызвала в нем никаких эмоций, ее тут же догнала другая мысль: – Я дожил до утра. Спасибо тебе, Боже, позволил встретить еще один день на этой земле!»