Как тебе такое, Iron Mask? - Игорь Савельев

– Жаль, я листовок не захватил.

– А что, вы уже придумали, что писать на листовках теперь?..

Гость выразительно промолчал, кивнул уже от двери и осторожно, чтобы без щелчка, закрыл за собой дверь.

Алекс вышел, чтобы сплюнуть.

Он закашлялся, а в замкнутом пространстве кашлять вроде как неприлично.

Они сидели в темно-синем «мерседесе»-купе, не новом – девяностых годов, ну, может, начала нулевых, – и было в этом что-то жутко пижонское. В каждой детали. В длине распахнутой дверцы, какую не может позволить себе седан. В аляповатых заготовках под памятники: на иных уже были выбиты плачущие ивы, но не выбито, над кем они плачут, короче – незаполненный бланк. Ангелы какие-то; задумчиво подпертые головки тут и там – некоторые под смешными шапочками снега. Ангелы внушали Алексу и надежду.

Потому что такая галерея еще не проданных памятников возле гранитной мастерской означала, что на «Ваганьково» что-то еще происходит – все же и хоронят, и дохоранивают, и подхоранивают… В остальном – китч, мрак, безвкусица, от которой издалека несет дикой ценой, потому что «статус» и потому что «место»; однажды эти ВИП-кладбища дойдут до того, что безродных просто начнут выселять.

В целом все это прекрасно сочеталось – как антураж криминального сериальчика средней руки: задворки кладбищенского хозяйства, старый пацанский «мерс», да и его владелец, слишком фактурный даже для сериала. Седая щетина густо росла на нестаром еще лице. Себастьян был южно-выразителен, внешне его можно было принять, пожалуй, за армянина «без жести». А вот акцент больше будто итальянский, мягкий – такое как бы мяуканье в конце каждой фразы. Алексу это было в диковинку, потому что у Тео он такого не слышал – впрочем, Тео и не говорил на русском… К тому же Себастьян все время киношно курил, опуская стекло, а его сигареты – коричневые, с золотым ободком – наполняли салон таким приторно-сладким привкусом, что это даже не шоколад.

Он сел в машину.

Получается, Себастьян курил, оставаясь в машине, а Алекс выходил. Ну что поделать. Лучше так (немного унизительно?), чем вся одежда провоняет этой сладкой мерзостью, а со стиралкой в хостеле непонятно что. Вдобавок по ночам в ванной все время кто-то запирался, и Алекс однажды реально был вынужден ссать в пустую бутылку.

Себастьян опять звонил. Ему опять не отвечали. «Серьезный человек».

– Скажи еще раз, что он сказал тебе в прошлый раз?

Сто сорок лет, проведенные в Москве, не научили этого клоуна строить русские фразы без затруднений.

– Да он и слушать меня не стал, когда понял, кто я, чей сын и с чем я пришел. – Алекс подавил раздражение и начал объяснять снова: – Просто вытолкал меня, перепугался страшно. Это даже смешно. Что всем в Москве по барабану, все и забыли уже, а на кладбище все такие ссыкуны.

Интересно, надо ли объяснять значение слова «ссыкуны».

– Это правильно. Здесь понимают, что такое опасность.

Сказано, видимо, было про криминал, окружавший кладбищенский бизнес, и Себастьян, видимо, намекал, что знает в этом толк. Не то чтобы Алекс хотел развить тему, но тут был удачный момент спросить про убийства, хирурга и Корвалана. Раз уж приходится сидеть, мерзнуть и ждать.

Но вместо этого спросил какую-то ерунду типа: это похоже на то, что происходило у тебя на родине?..

– Что именно? – насторожился Себастьян.

– Ну это всё. У вас же все время что-то такое происходило. Перевороты, путчи…

Вряд ли такой уровень знаний чилийской истории воодушевил Себастьяна. Он скептически пожевал губами и только собрался что-то ответить, как подъехала машина.

Они напряглись, но это была не она.

– Будь готов дать им на лапу.

– Сейчас?

Алекс даже не удивился сленгу – несколько древнему – «на лапу».

– Кто же такие деньги носит с собой, – засмеялся Себастьян, обнажив при этом золотой боковой зуб. Алекс думал, что сейчас золотых зубов ни у кого уж нет. Намеки на большие деньги (которых может и не найтись, да что там «может») нервировали Алекса, но и показать это он не хотел. Поэтому он толкнул какой-то малоубедительный спич о том, что прямо вот принципиально хотел бы сейчас все сделать законно, чтобы компенсировать те, так сказать, нарушения, в которых обвиняют отца, и как бы смыть…

– Тогда это будет долго и трудно, – разочарованно ответил Себастьян.

Кладбищенский человек так и не брал трубку.

– Может, проще все же вывезти с собой? Да, это как изгнание, но я тоже всю жизнь в изгнании… У меня тут дети родились… От трех жен.

Ничего себе параллель.

– Да при чем тут изгнание, какое изгнание! Дело же не в этом. Просто там дикие правила. Формальности. Я вот не понимаю. Там правила точно такие же, как если бы я транспортировал гроб с телом… – Алекс осекся, потому что чуть не сказал «с трупом». – А это же всего лишь прах! Он химически нейтрален, биологически нейтрален, какой смысл во всех этих правилах?.. Санэпидстанция, цинковый гроб, чуть ли не МИД, вагон всего… Это же порошок. Минерал. Не знаю. Кучка порошка. Какой смысл запаивать урну в цинковый гроб? Она там что, будет летать, как футбольный мяч?!