...И грянул гром - Фридрих Незнанский

Он снова хотел умереть — и снова не мог.

Закрыв глаза и вытянув руки, он молил Бога, чтобы тот послал ему тихую смерть, однако вспышки боли, от которой раскалывалась голова, заставляли его стонать сквозь зубы, и он понимал, что еще жив и что все его мучения вновь повторятся по полному кругу.

И плакал беззвучно.

Правда, в какие-то минуты он впадал в короткие промежутки забытья, из которых его вытаскивала все та же пронизывающая боль. Причем он уже не знал, что у него болит: разрывалось и вытягивалось в длиннющем всплеске боли все его тело, от макушки до пяток. Впрочем, пяток он уже не чувствовал.

Чтобы не сойти с ума от этой боли, от холода и безысходности, он начинал считать до ста и обратно, и в один из таких моментов, на счете восемьдесят один, он вдруг вздрогнул от какого-то страшного грохота, от звона выбиваемых стекол и сжался в страшном предчувствии. А когда полоснула автоматная очередь и следом за ней громыхнул взрыв гранаты, в его сознании мелькнула мысль о спасении, но он не смог даже встать с пола. И только молился за Ника, который решился ради них на этот штурм.

И еще подумал о том, что ни минуты не сомневался, что Ник сделает все, чтобы спасти его с Василием. Жалко только, что Василия уже нет.

Попытался было закричать, чтобы привлечь к себе внимание, однако из глотки только вырвался шипящий всхлип, и он, перевернувшись на живот и пересиливая боль, пополз к щелястой двери.

С треском выломав наружную дверь и ворвавшись в просторные полутемные сени, Голованов вдруг увидел в двух шагах от себя оскалившегося боевика с автоматом, выскочившего из дверного проема, который вел в жилые комнаты, и, не давая тому опомниться, в длинном прыжке, вложив в свой кулак всю массу тела, ударил его прямым в голову. Что-то хрустнуло, то ли костяшки пальцев, то ли раздробленная переносица, и боевик, утробно хрюкнув, рухнул на пол.

— Однако! — удивленно хмыкнул лейтенант Камнев и, стащив с себя черную шерстяную маску, тронул ботинком бездыханное тело распластавшегося на полу мускулистого тридцатилетнего мужика.

К этому моменту в самом доме уже стихли выстрелы, что означало конец операции, и он позволил себе пошутить:

— Вы того… если вдруг в Москве не сработаетесь, так у нас место и зарплата инструктора всегда найдутся.

— Учту, — хмыкнул Голованов, вдруг вспомнив времена почти двадцатилетней давности. Нагнулся над боевиком и поднял усовершенствованный «калаш», который тот все еще продолжал сжимать в руке.

И снова хмыкнул, покачав при этом головой. Затвор автомата был уже передернут — и оставалось только нажать на спусковой крючок.

Впрочем, сколько подобных случаев было в его жизни — не сосчитать.

В доме вспыхнул свет, и на порожке, заслоняя собой весь дверной проем, выросла массивная фигура спецназовца в камуфляжной форме. Покосившись на боевика, не подававшего признаков жизни, он посмотрел на автомат в руках Голованова, сделал какие-то свои умозаключения и только после этого взглянул на командира.

Его голос, приглушенный натянутой на лицо маской, казался неестественно глухим:

— Комнаты и мансарда зачищены. Вроде бы больше никого.

— Сколько? — спросил Камнев.

— Четверо. Ваш, — и он кивнул головой на боевика, — пятый.

— Потери?

— Обошлось. Правда, какой-то козел умудрился гранату бросить, но слава богу… — И добавил все тем же приглушенным баском: — Видать, не исключали возможности нападения. Готовились по полной программе. Одних только гранат в ящике на мансарде девять штук лежало. Та, которую успели бросить, десятая.

Слушая спецназовца, делал свои выводы и Голованов. Судя по всему, Аслан все еще надеялся, что Похмелкин-младший попытается спасти захваченных москвичей, потому что, оставаясь у Аслана, те представляли для Ника прямую угрозу, и готовился встретить своего врага во всеоружии. Тем самым он попытался бы поставить хотя бы временную точку в вопросе, кто в этом регионе истинный хозяин.

Мысленно просчитав возможные варианты подобного расклада, Голованов еще раз убедился в том, насколько он был прав, когда настаивал на проведении этой операции.

Впрочем, осадил он сам себя, еще не вечер, да и цыплят по осени считают.

— Аслан в доме? — спросил он, обращаясь к спецназовцу.

Тот покосился на своего командира и пожал плечами.

— Точно пока не знаю, эти козлы только кровью харкают да матерятся, но судя по всему… — он кивнул на азербайджанца, подавшего первые признаки жизни, — вот этот и есть ихний командир.

— А почему он?

— Ну как же! Он и орал больше всех, когда мы в дом ворвались, да и спал в отдельной комнате на кровати, тогда как все остальные на полу.

— Наручники! — приказал Камнев и тут же спросил главное: — Еще в доме кто-нибудь есть?

— В мансарде, на чердаке и на первом этаже, кроме этих пятерых, больше никого. Осталось проверить подвал.

— Вход только снаружи?

— Одна дверь снаружи, другая прямо из дома.

И в этот момент послышался громкий окрик из кухни:

— Командир! В подвале труп!

Что почувствовал в эту секунду Голованов, он бы и сам потом не смог объяснить. Поначалу его словно оглушило, зазвенело в ушах — и он, уже не слыша, что кричит ему вдогонку Камнев, бросился на кухню, откуда вела в подвал вторая дверь.

Почти скатился по ступенькам вниз, отшвырнул вставшего было на его пути спецназовца в маске и почти влетел в просторный, облицовочной плиткой уложенный подвал, который освещала тусклая, серая от осевшей грязи лампочка.

У дальней стены, примотанный веревками за руки к двум массивным кольцам на бетонном потолке, с упавшей на грудь головой, висел покойник.

Залитый кровью обнаженный торс и колотые раны на груди не оставляли сомнений.

Чувствуя, как у него самого холодеют руки, Голованов бросился к трупу, рывком приподнял упавшую на грудь голову…

Уже потом, когда он возвращался самолетом в Москву и рядом с ним сидел в кресле еще не пришедший в себя сын Марины Чудецкой, он с внутренней дрожью и каким-то подкожным стыдом вспоминал этот момент…

Он вгляделся в побелевшее, заострившееся лицо и, еще не веря, что это не Димка, а Василий Первенцев, сглотнул подступивший к горлу комок и шагнул к двери.

«Господи!» — молил он Бога.

Ни слова не говоря, подошел к лежавшему на полу боевику, который буквально хлюпал разбитыми губами в луже собственной крови, рывком перевернул его на спину:

— Где второй?

Тот сразу же понял, о чем, вернее, о ком его спрашивает стоявший над ним мужик, однако вместо ответа только выругался матерно, плюнув в Голованова.

Тяжеленный удар ногой заставил его моментально скрючиться, и, когда Голованов занес ногу для второго удара, почти изрыгнул из себя гортанное: