До нескорого, она же - Анастасия Зарецкая

И, пока отец выходил на улицу, а затем обходил капот, чтобы приблизиться к моей двери, я успела на невероятной скорости достать мобильник, перепечатать адрес со стоящего рядом указателя (благо, адрес был коротким) и добавить вопрос («Что по нему есть магическое, чего я не знаю?»). И, уже когда отец открывал дверь с моей стороны, отправить это сообщение Яру.

Немного не успела.

Отец телефон заметил и с напускным дружелюбием спросил:

– Что там?

– Всего лишь смотрела время, – я пожала плечами, покинув машину.

– Время тебе не пригодится.

Он протянул руку.

И я поняла, что должна передать телефон ему. На мгновение сжала мобильник в ладони, сожалея, что не смогу получить ответ Яра, каким бы он ни был, и протянула мобильник отцу. Даже успела порадоваться, что телефон, как и магпочта, тоже был у меня запароленным. Хотя телефон, конечно, взломать намного проще. Но разве у отца будет время, чтобы что-то взламывать?..

Отдала мобильник – и встала сама.

Здание находилось метрах в ста пятидесяти от парковки. Гордое и неприступное, оно, хотя и было двухэтажным, будто возвышалось надо мной, и даже дышать было тяжело.

Я не хотела туда идти.

Я в самом деле подумывала упасть на тротуар, величественную светло-серую плитку, да так и остаться. Чтобы мои проблемы решались вместо меня, а ещё лучше – чтобы они не решались вовсе, а попросту замерли.

Но я шла, и эти сто пятьдесят метров пролетели отчего-то очень быстро и незаметно.

И уж тогда, приближаясь к крыльцу, я расслышала шум.

Людей всегда преследует шум. Даже если это самое что ни на есть интеллигентное собрание пенсионеров, даже они будут шептаться между собой, создавая помеху. Тишина действует людям на нервы. Очень немногие умеют молчать так, чтобы при этом чувствовать себя комфортно.

Я умею молчать.

Но всегда почему-то говорю. Говорю, даже если не вижу смысла в собственных словах, даже если они ничего не значат… Как сейчас.

Мы вошли внутрь здания, преодолели коридор с развешенными на стенах портретами в золотых рамах и замерли возле широкой деревянной двери.

Когда она распахнулась, внутри, пусть и лишь только на мгновение, установилась тишина. Как будто мы были самыми желанными гостями, по неведанным причинам заявившимся последними. Отец перешагнул порог первым, я же оставалась с той стороны двери, не решаясь войти.

Но смотрела прямо, перед собой.

На людей во всем черном, усевшихся за полукруглыми трибунами. На высокую женщину с короткой стрижкой, сидящую прямо по центру. И на ту, что сидела чуть в отдалении от нее, еле видимая за спинами охраняющих ее колдунов ли, обычных ли людей.

Алина.

Янтарная.

Она же – моя тетя.

Она же – та, над кем сегодня будет вершиться правосудие.

О судах черных всегда ходило много слухов, и даже я, будучи ребенком, успела наслушаться многих страшилок, ничем не подтвержденных. Правду никто не знал – черномагические суды проводились редко и хранили свои тайны до скончания веков.

Однако такие суды ни с чем не спутаешь.

Оказавшись здесь, я сразу поняла, что сейчас будет.

Но не поняла, за что.

Я усилием воли оторвала взгляд от Алины – нечто иное привлекло мой взгляд. И я с удивлением разглядела Влада, одетого в черные водолазку и пиджак, с острым профилем и совсем темными глазами, смотрящими в мою сторону.

Нужно было прийти в красном. Или оранжевом.

Чтобы стать единственным ярким пятном в царстве жестокости и мрака.

Чтобы стать знаком.

Мне это не нравилось.

Не нравилось то, что я обязана войти внутрь, потому что так я попаду под обстрел ещё большего количества взглядов, потому что так я попаду под взгляд Янтарной, и это ещё страшнее.

Они все были там.

Отец, Наталья Заболоцкая, Влад. Только Вики не хватало. Может быть, она готовилась к очередному свиданию с Владом.

Я не хотела к ним присоединяться.

Я была другой, не такой, как они, и не видела смысла этого отрицать.

Всегда можно сбежать.

Или всегда нельзя, а сейчас можно.

Мое тело на автомате сделало шаг назад, и ещё один, и ещё. После я резко развернулась… и меня кольцом обхватило двое мужчин, вроде тех, что охраняли Янтарную. Я попыталась вырваться, но их физические силы явно превышали мои. Тогда я потянулась к магии…

И ощутила холодную руку, опустившуюся мне на плечо, обрывающую все нити.

Отец.

Я встретилась с ним взглядом – мои глаза – и спросила громко, во всеуслышание:

– Ты знал, что я решусь?

– Я предполагал, – отозвался отец.

Холодный голос, холодная рука, холодный взгляд. А в моем пылала ненависть, быть может, ко всему этому мероприятию и составляющим его людям – или только к себе самой.

Странный это был день. Будто текущий в тумане, когда ты видишь только то, что творится перед твоим носом, но главное скрыто от тебя пеленой.

Меня завели в зал суда силой, потому что я предпочла пожертвовать гордостью, чтобы не входить туда самостоятельно.

Довели до стойки, расположенной напротив Алины, и встали рядом.

Тетя наконец заметила меня и позволила себе улыбнуться – слабо и безнадежно. А я не смогла выдавить ответную улыбку.

Я впервые видела ее так, без маски сна. В реальности волосы ее оказались чуть менее яркими, не настолько красными, но они все так же волнами спадали на плечи и спину. Вместо аристократичной бледности лицо покрывала бледность отчаяния.

Бледность, что так ярко контрастировала с черным, очень похожим на мое, платьем.

Я видела, как вспыхивает охранный купол над моей головой, и подумала вдруг, что это похоже на игру в кошки-мышки. Алину поставили передо мной, подарив ей шанс (правда, не знаю, на что). Но, не успела она сделать ход, мне вручили преимущество.

И продолжат нападать на кошку, пока не сделают ее мышью.

– Так как теперь мы полноценно здесь с вами собрались, – начала женщина с короткой стрижкой, – я предлагаю начать сороковое заседание суда по злопользованию черной магией. Обвиняющей стороной выступает Алексей Заболоцкий – от имени своей дочери Заболоцкой Яны Алексеевны по праву несовершеннолетней. Отвечающей – Ланова Алина Петровна.

Возражений не последовало.

В том смысле, что никто не предложил отложить это ужасное событие на какой-нибудь неопределенный срок. На год. На жизнь. На вечность.

Все покивали, и суд начался.